Эдуард Веркин: Кошмар с далекой планеты

Мысли о родителях ввергают меня в угнетенное состояние духа, я пробую уснуть, но получается еще хуже. Сон.

Сны мучительны. Мне снится, что я-настоящий погиб на планете Гоген. Там, в лесу, ночью. Упал с дерева, свернул шею. И хитрый МоБ прокралась в мой организм, скопировал его и отправил в путь. А сам я валяюсь где-то под тем деревом, и прорастает через меня поганый местный бамбук, и жуки меня еще едят…

Я просыпаюсь, выбираюсь в каюту и смотрю на Аврору.

А потом я смотрю на планету Гоген. Зеленую и мирную. Во всяком случае, с этой высоты.

Я вспоминаю Аврору. Не эту, а ту, ненастоящую. С которой мы прошли по лесу, с которой мы разбирали разрушенный поселок Монмартр, которая пыталась приручить механическую кошку…

Которая спасла мне жизнь.

Теперь та, другая Аврора, бродит там, внизу, смотрит вверх и никак не может понять, что с ней случилось. Почему она больше не человек, почему она никому не нужна…

И остальные бродят. Деревянские в количестве неопределенном, другие художники, кто-то из их семей. И вполне возможно, и даже очень вероятно, что там в тоске по распадкам слоняется Антон Уткин, реконструктор, звездный буканер и искатель приключений, не понимающий, что он делает в этом лесу.

Они ходят по лесу, по реке, по руинам разрушенных поселков, встречаются, разводят костры, пересказывают свои истории и тоже смотрят вверх.

А я смотрю вниз.

Впрочем, может, их уже и нет. Исчезли они, растворились, растеклись пузырящимися лужами.

А я есть. И гляжу на стену.

На стене кают-компании, справа от аквариума с дельфином-коматозником висит картина. «Сон на Гогене». Название, на мой взгляд, неудачное. Хотя когда я его увидел, долго смеялся. Из-за брызжущего символизма совпадения. И даже предложил картину переименовать. В «Кошмар на Гогене». И общий смысл сохранен, и игра присутствует. Аврора, разумеется, воспротивилась, так оно и осталось, «Сон на Гогене». А что? Лежит художник Гоген, а на нем мирным сном спят две собаки. Или росомаха…

Да, название неудачное, но сама картина… Настоящий шедевр без всяких оговорок. Любой музей, любая галерея посчитали бы за честь иметь такую картину. А она у нас. На железной, нарочито старомодно проклепанной стене висит бесценное произведение искусства.

Бесценное, но, к сожалению, не похищенное. Подаренное. Что, на мой взгляд, изрядно снижает его ценность. Да, подаренное. После своего спасения художник Деревянский подарил нам… впрочем, если быть до конца честным, то, конечно, не нам, а Авроре, свою картину. Это оказался настоящий Деревянский. Во всяком случае, ДНК-сканер шлюза показал его стопроцентную причастность к человеческому роду. Как и Авроры. Как и меня. Мы даже не заразились. Видимо, этот штамм передавался как-то по-другому. Может, на самом деле через укус – Деревянский рассказал, как его укусил какой-то странный пудель. И Аврора, когда мы с дерева свалились, ее тоже кто-то куснул – на запястье четко видны следы зубов. Инфекция проникла в организм, организм отбросил фантомов. Деревянского укусили раньше, и фантомов было больше. А потом…

Потом иммунная система переварила эту разновидность МоБа – самые страшные вирусы обычно самые неустойчивые, эволюция об этом позаботилась. Во всяком случае, ни в крови Авроры, ни в крови художника ничего подозрительного не обнаружилось. Здоровы, они оба были патологически здоровы, хоть сейчас в троеборье участвуй.

Мы закинули Деревянского на спутник Гогена, на пустующую карантинную базу, и там он в торжественной обстановке вручил нам свою живопись. Теперь она висит, радует глаз.

Так что цель экспедиции на Гоген достигнута. Вроде как.

Кстати, за те три часа, пока Деревянский пребывал в нашей компании, он четыре раза предложил Авроре стать его моделью. И эта Аврора ответила полным и жизнерадостным согласием.

От скуки я чуть за борт не выпрыгнул.

Высадили Деревянского и стали готовиться к переходу. Аврора заявила, что к управлению кораблем она меня не подпустит, ей, видите ли, неизвестна степень моего психического коллапса, я нуждаюсь в отдыхе, а может, и вообще, лечить меня надо.

Я сказал, что лечить меня не надо, а от отдыха не откажусь. Он мне и в самом деле не помешает. Лежу. Пью лимонад. Жую орехи. Пребываю в гармонии. Ну, почти в гармонии. Все было бы хорошо, но есть два «но».

Первое. Эта Аврора слишком глупая. Та мне гораздо больше нравилась. Эта все жужжит, жужжит, все пытается узнать, что со мной было, пока она почти голая пробиралась через лес к космопорту, ориентируясь сугубо по звездам и по внутреннему чутью.