Александр Мардань - Аншлаг (История одного покушения)

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: А снаружи не видно. Только изнутри. Может поэтому Борисов пошел искать новое измерение.

ЛАРИСА: Пятое?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Может, и двадцать пятое. Новое. Или хорошо забытое старое. Он вошел в театр, как в алтарь храма, за иконостас. Всем нельзя, а ему можно. Недаром говорят, что театр тоже храм. Только в церковь человек приходит общаться с Богом, а в театр — с Человеком. В церкви как правило, не о спасении души просят, а о решении проблем насущных. А в театр приходят смотреть, как эти проблемы решаются.

ЛАРИСА: А те, которые по десять раз спектакль смотрят — зачем приходят?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Эти? (Пауза) На сеанс психотерапии. Театр врачует души.

ЛАРИСА: Так мы — врачи-психиатры?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ты пока санитарка.

ЛАРИСА: Я?!

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Ну ладно, медсестра.

ЛАРИСА: Мне кажется, что врачевание душ — это пафос.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Пафос — сын Пигмалиона и Галатеи. Прости за эрудицию. Выскакивает в самых неожиданных местах… Например, в разговоре с тобой.

ЛАРИСА: Евгений Сергеич, а если бы он на шахту устроился, он бы тоже для себя новое измерение открыл. И стоило бы это — ноль. Даже не ноль, а плюс шахтерская зарплата.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Меркантильная ты. Может, наш «сын расчета и отваги» шахтером уже был. На постсоветском пространстве потомственных олигархов нет. Еще не выросли.

ЛАРИСА: А почему на их «Представление» столько мужиков ходит?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Самоидентификация. Им хочется, чтобы их любили.

ЛАРИСА: Так она ж его вроде как и не любит. Все как в жизни, что-то обсуждают, разговаривают, ругаются иногда… А всё начинается с того, что его охрана всех магнитом общупывает и сумочки выворачивают. Что они там ищут?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Тухлые яйца, гнилые помидоры…

ЛАРИСА: В чем оригинальность? В том, что спектакль каждый день? А где «новая форма»? Дуэт, состоящий из любителя и профессионалки? Смотрите «Ледниковый период» и «Танцы со звездами». Кстати, знаете, почему они популярны?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Хромые танцуют, меццо-сопрано на коньках катается.

ЛАРИСА: На коньках и медведи катаются. Зрителям интересно не как они танцуют, а с кем они падают.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да, чайка — птица злая… По себе судишь?

ЛАРИСА: А что, кто-то судит по-другому?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Тогда почему у нас аншлаг? На сцене не скользко.

ЛАРИСА: Ждут, чтобы наш герой споткнулся, а еще лучше — разбился.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не дождутся.

ЛАРИСА: Евгений Сергеич, а правда, что он под костюм бронежилет надевает?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет, только шлем.

ЛАРИСА: Какой шлем?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Как у космонавтов.

ЛАРИСА: Все время шутите… Вопросов больше нет, спасибо.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Это тебе большое спасибо за известность, в которую ты меня поставила.

ЛАРИСА: Большое Вам на здоровье, Евгений Сергеич.

Выходит из кабинета.

Прошла неделя. Пустая сцена театра. На сцене Евгений Сергеевич прохаживается в режиме туда — сюда. Появляется опоздавшая Настя.

АНАСТАСИЯ: Евгений Сергеевич, извините, опоздала, пробки.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Знаете, почему женщины живут дольше мужчин?

АНАСТАСИЯ: Нет.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Они все время опаздывают… Поскольку Треплев на больничном — я буду за него реплики подавать, а за Чехова ремарки. Давайте с того места, где он целовал землю.

АНАСТАСИЯ: «Зачем вы говорите, что целовали землю, по которой я ходила? Меня надо убить. Я так утомилась! Отдохнуть бы… отдохнуть!»

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не надо страдать. Когда страдают, жалеют себя, а она просит прощения у Треплева: «Вы прекрасный, умный человек, Вы много лучше Тригорина, но люблю я его. Я может и хотела бы, но, к большому сожалению, не могу дать Вам то, о чем Вы просите». От жалости к нему у нее почти останавливается дыхание, поэтому она не кричит. Не стонет. Это почти шепотом. И не заламывайте руки. Это раньше в театрах слышно было хорошо, а видно плохо, поэтому нужны были крупные жесты.

АНАСТАСИЯ: Понятно. (Продолжает) . «Я — чайка»…

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Стоп-стоп-стоп… Что Вы царевну-лебедь играете? Этот повторяющийся рефрен: «Я чайка» — это борьба за жизнь. Она смертельно больна этой любовью, но пытается выжить.