Александр Мардань - Аншлаг (История одного покушения)

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Почему?

АНАСТАСИЯ: Потому, что он муж моей подруги. Может, и свидания не случится, мы просто поговорим. Но если я из дома вышла накрашенная, собранная, и в красивом белье, значит, я ее предала.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Когда?

АНАСТАСИЯ: В тот момент, когда надела красивое белье.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: То есть Настасья Филипповна надела красивое белье, бросив деньги в огонь? Интересная трактовка.

АНАСТАСИЯ: А Борисов предал себя в тот момент, когда начал искать простое человеческое чувство своими олигаршьими способами.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Что Вы имеете в виду?

АНАСТАСИЯ: То, что слесарь дядя Вася, у которого проблем полная хижина, малую сцену не построит, и стриптизершу за миллион не наймет. И себя в качестве шеста на сцене не поставит. Чтобы стать привлекательным, надо отдавать, а он пришел в театр брать. Те, у кого есть деньги и власть — должны вести себя так, чтоб им простили и то и другое.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Кому должны? Всем, кому должны, они уже давно простили…

АНАСТАСИЯ: А вообще у него комплексы.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да, это правда… Один складской и два нефтеперерабатывающих. (Пауза) Он пришел к нам за спасением, за палочкой-выручалочкой. Так что же нам его, прогнать? Может он радоваться не умеет? Характер — это судьба… Мне в детстве мама говорила — посмотри на себя, улыбнись, ты же радоваться не умеешь. Я, когда случается удача, радуюсь минуту-две. Потом вспоминаю, что удача сейчас, здесь, в этой точке, а этих точек еще столько… только удачи в них нет…А когда случается неприятность, погружаюсь в нее до следующего утра…

АНАСТАСИЯ: Выходит, мы обречены на самоедство?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Нет. Мы настроены природой на выживание. Как только съели банан, сразу надо оглянуться по сторонам, нет ли тигра или змеи, и где мы воды попьем, где на ночлег останемся? Вокруг враждебный мир. Наверное, это осталось в подсознании… Давайте вернемся к Чехову, время идет.

АНАСТАСИЯ: Евгений Сергеевич, можно личный вопрос?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: В порядке исключения.

АНАСТАСИЯ: И кто виноват, что все герои в пьесах Чехова не просто несчастны, а несчастны безнадежно?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Не знаю, наверно, жизнь виновата в том, что люди не понимают друг друга. А, вообще, где Вы в русской литературе счастливых героев видели? В сказках, да и то не во всех… Это при коммунистах социальный заказ поступил на «огромную и счастливую землю, которая зовется Советской страной». До этого страдали.

АНАСТАСИЯ: А «Капитанская дочка»? Счастливый конец.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Исключение, которое подтверждает правило.

АНАСТАСИЯ: Получается, если не чувствуем запаха боли, то и героя нет?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Каждому человеку трудно. Поэтому подсознательно нравится тот, кому еще хуже. Во всяком случае, не ощущаешь себя одиноким. Знаете историю про рыжего клоуна?

АНАСТАСИЯ: Не помню.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Приходит к психотерапевту мужик, говорит, депрессия у меня. Ничего не хочется, того и гляди повешусь. А врач ему — я мог бы прописать Вам таблетки, но советую сходить в цирк. Мне тоже было грустно, пошел на представление, а там рыжий клоун. Солнечный, веселый. Посмотрел, и вся дурь из головы ушла. Сходите в цирк… А мужик ему — Нет, не получится. Врач — Почему? Билеты не дорогие. А тот — Дело не в билетах, просто рыжий клоун это я.

АНАСТАСИЯ: Грустно…

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Вот я смотрю на Борисова, и думаю — он в театр пришел, а мне куда идти? Мой тезка, доктор Дорн говорил, что в пятьдесят пять уже поздно менять свою жизнь.

АНАСТАСИЯ: У Вас — то что не так?

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да всё так… Дети разъехались, жена выросла… До завкафедры… Мы с ней теперь оба — руководители.

АНАСТАСИЯ: Я слышала, она замечательный лингвист.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Да… Это очень важно для брака.

АНАСТАСИЯ: И мы все Вас любим.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Но странною любовью…

АНАСТАСИЯ: И Лариса…

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Что — Лариса?

АНАСТАСИЯ: А то Вы не знаете, что она была в Вас влюблена.

ЕВГЕНИЙ СЕРГЕЕВИЧ: Лучше бы она театр больше любила. Так, перекур закончен. Начинаем репетировать.

Анастасия выходит в центр сцены.