Ясмина Реза - Бог войны [=Бог резни]

Ален. Ты отлично знаешь, что это не так.

Аннет. Так. И я знаю, почему это так. Потому что все это невыносимо! Это убийственно!

Вероника. Но если для вас это так убийственно, зачем было вообще заводить детей?

Мишель. Может, Фердинанд чувствует, что он вам в тягость…

Аннет. Почему это он нам в тягость?

Мишель. Вы сами сказали…

Аннет со страшной силой рвет. Мощный поток рвоты устремляется на пиджак Алена. Альбомы по искусству на кофейном столике погублены безвозвратно.

Мишель (Веронике). Таз, таз ей неси!

Вероника выбегает. Мишель держит перед Аннет поднос, она давится, но рвота прекратилась.

Ален. Надо было в уборную, Тотош. Смешно, в конце концов. Ты бы спокойно добежала до унитаза.

Мишель. Ничего, твой пиджак тоже справился.

Вероника возвращается с тазом и полотенцем.

Вероника. Это совершенно точно не пирог, пирог ни при чем.

Мишель. Да какой пирог. Это все нервы, только нервы.

Вероника (Алену). Может быть, вы приведете себя в порядок в ванной? (Смотрит на альбом). О Господи! Кокошка! О Боже! Нет!

Аннет блюет в тазик.

Мишель. Дай ей аспирину.

Вероника. Ну не сейчас же! Все пойдет в таз.

Ален. Где ванная?

Вероника. Я покажу.

Уходят.

Мишель. Это все нервы, Аннет. Паническая атака. Вы же мать, хотите — не хотите… Я понимаю, вы, наверное, ужасно себя чувствуете…

Аннет мычит.

Мишель. Знаете, как я считаю? Невозможно все удержать под контролем. Мы зависимы оттого, что не зависит от нас. То, от чего зависим мы, не зависит от нас.

Аннет. Ммм…

Мишель. Вот у меня, например. У меня остеохондроз, шейные позвонки…

Еще порция рвоты. Возвращается Вероника с новым тазом и губкой.

Вероника. Что же теперь делать с Кокошкой?!

Мишель. Ну, залью его освежителем воздуха… дезодорантом можно… Вопрос — как высушить потом. Или сейчас протри губкой и духами полей.

Вероника. Духами?

Мишель. Возьми мой одеколон, «Куро», я ни разу не пользовался.

Вероника. Все размокнет…

Мишель. Ничего, высушим. Можно феном, и потом еще под прессом подержать, другие книжки навалить сверху… А можно утюгом, знаешь, как деньги, если вымокнут…

Вероника. Господи!

Аннет. Я куплю вам другой.

Вероника. Да где же вы его найдете! Это антикварный альбом!

Аннет. Простите, ради Бога…

Мишель. Все исправим. Дай-ка я, Рони…

Мишель берет губку и начинает протирать книгу.

Вероника. Это репринт каталога от выставки 1953 года, его выпустили двадцать лет назад!

Мишель. Принеси фен. И «Куро». Он в ванной, в шкафчике…

Вероника. В ванной ее муж.

Мишель. Ну не голый же он там, верно?

Вероника выходит. Мишель продолжает протирать страницы.

Мишель. Хуже всего пришлось «Людям тундры». Надо очищать. Я сейчас.

Мишель выходит с использованным тазиком. Возвращаются они почти одновременно — она с бутылью парфюма, он с новым тазиком.

Вероника. Ну как, лучше?

Аннет. Да…

Вероника. Ничего, я полью одеколоном?

Мишель. Где фен?

Вероника. Он обсушится и принесет.

Мишель. Ну, подождем. А потом это… одеколоном.

Аннет. Можно мне тоже в ванную?

Вероника. Да-да-да, конечно.

Аннет. Вы не представляете, до чего мне стыдно.

Вероника уводит ее и сразу возвращается.

Вероника. Ужас какой…

Мишель. Знаешь что, лучше бы ему меня не задирать.

Вероника. Она тоже хороша.

Мишель. Он хуже.

Вероника. Она идиотка.

Мишель. Но хотя бы не так хамит.

Вероника. Они оба ужасны! Почему ты им все время подыгрываешь? (Опрыскивает тюльпаны).

Мишель. Я никому не подыгрываю, о чем ты?

Вероника. Вечно пытаешься быть для всех «хорошеньким».

Мишель. Да ничего подобного

Вероника. Я же вижу. Все эти рассказы, как у тебя была банда, как ты там всех победил — это же им на руку, и потом, что они могут делать со своим сыном что захотят, что это их дело… И это в то время, когда нашего ребенка публично избили! Если ребенка публично избили — это уже не их частное дело, это уже наша общая проблема, Боже мой, неужели она заблевала все мои книги! (Обрызгивает альбом Кокошки).