Мария Эрнестам - Гребень Клеопатры

— У тебя нет детей?

Он покачал головой. Вопрос его удивил.

— Нет, детей нет. Мы с Шейлой обсуждали это, но решили не торопиться. А у тебя?

— Могу я расценивать этот вопрос как интерес к тому, что я делала все эти годы? В таком случае я отвечу. Я уехала домой. И занялась тем, чему научилась за время работы в «Русалке». Даже основала с друзьями аудиторскую контору, в которой работала до недавнего времени. А потом, уже с самыми близкими друзьями, создала другую — агентство «Гребень Клеопатры». Мы хотели помогать людям решать их проблемы. Гениальная идея, не так ли? Все это время я жила в квартире, где не было ни единой картины. Впрочем, я увезла с собой ту, которой ты очень гордился. «Кладбище в Карне». Но, боюсь, она немного видоизменилась. Я сожгла ее и высыпала пепел в урну. От этого она стала только лучше, уверяю тебя. Обрела душу. Я захватила с собой и одну из твоих скульптур. «Ceratias holboelli», как ты уже догадался. Конечно, ее неудобно было транспортировать, но ты же знаешь, я иногда проявляю находчивость… — Она услышала резкие нотки в своем голосе и приказала себе успокоиться. Как тогда, когда наткнулась на чучело собаки в доме Эльсы. Как тогда, когда схватила подушку и накрыла ею лицо Ханса Карлстена.

— Что ты хотел мне еще показать, Дэвид?

Он недоуменно посмотрел на нее, и Мари поняла: больше нельзя откладывать. Нагнувшись, она достала то, что лежало у нее в сумке. Выпрямилась и увидела в его голубых глазах удивление и страх. Ружье было тяжелым, но она уверенно держала его двумя руками. Пальцы сами легли на спусковой крючок.

— Нам о многом надо поговорить, Дэвид. Но мне кажется, для этого стоит выбрать место поспокойнее. Нам некуда спешить. Времени у нас хватает. Я думаю, нам стоит совершить небольшую поездку. Вместе. Подышать свежим воздухом. Рэнвиль-Пойнт отлично подойдет. Ты сядешь за руль, Дэвид. А я буду наслаждаться видами. И думать.

Они миновали квакерскую деревушку Леттерфрэк и проехали через Талликросс. Мари надеялась, что они успеют увидеть священную гору Кроаг-Патрик, если не начнется дождь. В Талли она в шутку поинтересовалась, не остановиться ли им выпить по кружке «Гиннесса». Дэвид ничего не ответил, с застывшим взглядом и посеревшими от страха губами продолжая вести машину. Пошел дождь. «Удача на моей стороне, — подумала Мари. — В такую погоду никто не отважится поехать в Рэнвиль-Пойнт. Скоро опустится туман, а любой дурак знает, что в тумане легко поскользнуться на мокрых скалах и упасть в пропасть».

Дэвид остановил автомобиль там, где кончалась дорога, и робко спросил, что ему делать дальше. Она ткнула его ружьем в плечо и велела выйти из машины. Он подчинился. Мари тоже вылезла, продолжая держать его на мушке. Она приказала ему подниматься наверх. Огляделась по сторонам. Как всегда, почувствовала себя чужой в окружении первозданной природы. Скоро холмы порастут зеленой травой, и ее будут меланхолично жевать овцы. Вдали показались руины старинного здания. Ветер гулял между голыми стенами. С того места, где они стояли, были видны острова вокруг Баллинакилл-Бэй, куда каждый год стекались тысячи туристов, готовых мокнуть под дождем и дрожать в тумане ради такой красоты. Они искали места, где, как в Рэнвиль-Пойнт, прошлое встречается с настоящим и кельтские молитвы возносятся к небу, как в старые времена.

Они дошли до края скалы, и Мари осторожно посмотрела вниз. Пляж, покрытый камнями и ракушками, казался таким же недоступным, как всегда. Она хотела предложить Дэвиду спуститься вниз, но потом передумала. Ее кофта промокла и противно липла к спине. Она озябла. Дэвид тоже. Он посмотрел на нее, и она впервые увидела в нем что-то от того, прежнего Дэвида, в которого когда-то влюбилась без памяти. Мари не понимала, что стекает у нее по щекам — дождевая вода или слезы.

— Черт возьми, Мари! Я знаю, что совершил непростительный поступок! Знаю! Но я был болен. Я только хотел… Дьявол, Мари, я любил тебя, мне кажется, я и сейчас тебя по-прежнему люблю… Мари, о господи, Мари, никто не вдохновлял меня так, как ты. Ты права: я получил то, что хотел, но не об этом мечтал. То, что я делаю, — дерьмо, а не искусство. Потеряв тебя, я потерял все, потерял свой дар, свой талант. Я был по-настоящему счастлив только с тобой. Мари, милая Мари, пожалуйста, не убивай меня, не убивай меня… Боже мой!

Ноги у него подкосились. Дэвид упал перед ней на колени. Брюки намокли. От дождя или от страха? Она подняла ружье, целясь ему в голову.

— Это ведь не было минутным озарением, Дэвид. В течение многих недель ты распространял слухи. «У Мари депрессия, — говорил ты. — Я за нее беспокоюсь». Ты готовился к моему «самоубийству» так же тщательно, как к выставке. Трагическое самоубийство возлюбленной в Рэнвиль-Пойнт аккурат во время твоей первой персональной выставки, где можно увидеть скульптуры, для которых она была моделью «Ceratias holboelli», черт тебя подери! Я это отлично представляю: соболезнования, горестные комментарии. Твой писк: «Она была для меня всем. Единственное, что у меня осталось, — это мои скульптуры…» Они поверили тебе, Дэвид.