Джим Томпсон - Убийца во мне

– Ну, – сказал я, – если это не имеет значения, не понимаю, почему бы не...

– Давайте оставим это между нами, Лу. Хотя бы на некоторое время. Будем сидеть тихо и смотреть, как развиваются события. А что еще мы можем сделать? Какие факты у нас есть, чтобы продолжать расследование?

– Особо никаких, – ответил я. – Думаю, вообще никаких.

– Точно! Я бы не смог выразиться лучше.

– Вот что мы можем сделать, – сказал я, – установить личности всех мужчин, которые посещали ее, хотя это будет трудно. Вероятно, их не более тридцати или сорока, ведь она была не из дешевых. Боб и мы, наша компания, могли бы собрать их в одном месте, и вы бы...

Жаль, что вы не видели, как он вспотел. Нам, департаменту шерифа, ничего не будет за то, что в одну комнатушку сгонят тридцать или сорок состоятельных граждан, – дознание-то будет вести он. И он будет предъявлять обвинения. К тому времени, когда он закончит, с ним будет покончено. Его не изберут на должность старшего дворника даже в том случае, если тот самый осколок шрапнели выйдет наружу в его глазу.

Однако я сам не хотел заниматься этим и не хотел, чтобы занимался он. Дело закрыто, признано, что Элмер Конвей был пьян, и хорошо бы оставить все как есть. Поэтому, учитывая еще и то, что время близилось к ужину, я позволил ему убедить себя. Я сказал, что не очень разбираюсь в этих вещах и что я безмерно благодарен ему за то, что он все мне разъяснил. На этом мы закончили.

Почти.

Перед уходом я дал ему рецепт средства от кашля.

Я шел к машине, насвистывая и думая о том, каким прекрасным был день и как приятно было бы об этом поговорить.

Через десять минут я был на Деррик-Род и разворачивался обратно в сторону города.

Не знаю зачем. Ну не знаю, и все. Она была единственным человеком, с кем я мог бы поговорить и кто понял бы, о чем я говорю. Но я знал, что ее там нет. Я знал, что она больше не появится ни там, ни где-либо еще. Ее нет, и я знал это. Поэтому... не знаю зачем.

Я возвращался в город, к двухэтажному дому и хлеву с крысами. И тогда я сказал:

– Прости, детка. – Я сказал это вслух. – Ты никогда не узнаешь, как я сожалею. – Потом я сказал: – Ты же понимаешь, да? Еще несколько месяцев – и я не смог бы остановиться. Я потерял бы контроль и...

В лобовое стекло ударилась бабочка и улетела. Я опять засвистел.

День действительно был замечательным.

У меня закончились продукты, поэтому я остановился у магазина, купил кое-какой гастрономии, бакалеи и стейк на ужин. Я вернулся домой, устроил себе самый настоящий пир и съел все до последнего куска. Этот В-комплекс отлично делал свое дело.

И остальные препараты. Мне уже не терпелось увидеться с Эми. И затащить ее в кровать.

Я помыл и вытер посуду, влажной шваброй протер пол в кухне, растягивая эту работу на возможно большее время. Я выжал губку на швабре и повесил ее на заднем крыльце, вернулся в дом и посмотрел на часы. Стрелки, казалось, замерли на месте. Еще как минимум два часа до того, как она решится прийти.

Заняться мне было нечем, поэтому я налил себе огромную чашку кофе и устроился в отцовском кабинете. Я поставил ее на его стол, зажег сигару и пошел вдоль шкафов с книгами.

Отец всегда говорил, что ему очень трудно отделить факты от вымысла, не прочитав этот самый вымысел. Он всегда говорил, что в науке царит страшный хаос и из нее пытаются сделать религию. Он говорил это и еще то, что наука сама по себе может быть религией, что широкие взгляды могут сузиться. Поэтому на полках было много фантастики, а библейской литературы не меньше, чем у священника.

Кое-что из фантастики я читал. К остальному даже не прикасался. Я ходил в церковь и в воскресную школу, жил так, как и полагалось, однако на том все и закончилось. Потому что дети есть дети. Может, кому-то это кажется очевидным, но очень многие великие умы, как я заключаю, этого так и не поняли. Ребенок всегда слышит, как ты чертыхаешься, и потом тоже начинает чертыхаться. Он не поймет, если ты скажешь ему, что это плохо. Он верит в тебя, и, если ты делаешь что-то, значит, это хорошо.

Как я сказал, я ни разу не заглядывал в религиозные книги. Все остальное из отцовской библиотеки я перечитал. Полагаю, у меня в голове вертелась мысль о том, чтобы определить ценность этих книг с учетом того, что я собирался уехать отсюда.

Я взял с полки огромный указатель к Библии в кожаном переплете, сдул с него Пыль, отнес на стол и открыл – вернее, он сам открылся, когда я его положил. Я увидел фотографию пять на десять и взял ее в руки.