Юрий Черняков - Чудо в перьях

— Не пущу! — сказала она. — Видите? До горячки допился. Рояль ему.

К счастью, раздался звонок. Это был хозяин.

— Уже второй час ночи! — сказал он. — Где ты был?

— С прежней жизнью прощался! — сказал я. — С товарищами по работе. А что? Массаж нужен? Цаплин под конвоем? Счас сделаем, Андрей Андреевич, не сомневайтесь. Какие еще будут указания»? Вы говорите, говорите.

— Ты мне нужен, Паша, только не такой… — горько сказал он и положил трубку.

— Слыхали? — указал я на телефон. — Барин зовет! А во мне гены взыграли, дорогой папочка, всех наших крепостных прадедов! Ничего не могу с собой поделать! Таким вы меня уродили!

И рванул на себя дверь. Я не знал еще толком, куда мне надо. Выскочил на шоссе, стал голосовать, благо машина подвернулась — самосвал с пьяным, улыбающимся и на ходу засыпающим парнишкой. Но ничего, довез его, доехал сам. И сразу к освещенному всеми огнями ЭПД, к парадному подъезду. Подъехал на этом самом самосвале, парнишка улыбнулся последний раз и заснул, оставшись в таком виде до самого утра, а я бросился вовнутрь здания. К счастью, меня здесь знали, а то бы не поздоровилось от надвинувшихся с разных сторон амбалов.

— А, старичок… А после двух ночи у нас двойной тариф.

— Да не бабы мне нужны! Оркестр где? Еще играет?

— Играет. Но за вход в валютный ресторан отдельная плата, старичок.

Я отмахнулся, вбежал в зал ресторана. Ничего себе! Такого я даже не представлял. Какие девицы, какой интерьер! И все ради заезжих шестидесятилетних импотентов!

Оркестранты настраивались на очередной танец, похоже, для гостей с солнечного Кавказа, а может, не менее солнечной Мавритании. Я кинулся к пианисту.

— Позволь, браток, душа горит! Отдохни, а? Только минуту.

Они переглянулись. Меня они, конечно, знали, но мало ли, лезет с пьяной рожей, вот дай ему, и немедля, а если инструмент переломает?

— Вы умеете играть? — учтиво спросил пожилой саксофонист, склонившись ко мне с эстрады.

— Увидите, увидите! Дайте…

Я вскарабкался наверх, подтолкнул пианиста, неторопливо поднимавшегося. И ударил с наслаждением по клавишам! Закрыл глаза, замотал головой, освобождаясь, разряжаясь, содрогаясь…

Черт знает какая это была ночь! С кем пил, с кем обнимался, кому бил рожу в туалете, в чьем номере, с какой шатенкой очутился… А в промежутках лез на эстраду, играл, пел, мотал в такт головой, доводя себя и присутствующих до неистовства.

Потом уже, после, сколько бы меня ни приглашали повторить, ничего уже не получалось. Забыл! Все забыл, и никакие джазовые импровизации мне больше не удавались.

А утром, чуть живой, поплелся в мэрию. Как в пасть удава. Вошел к хозяину и опустил повинную головушку. Ну конечно, он опять из-за меня не спал всю ночь. И не подпускал к себе врачей, хотя опять разыгралась стенокардия. А я в это самое время… И конечно, уже знал, чем я занимался в этом его ЭПД. Тем, для чего он предназначен.

Он был бледен, через силу улыбался, держался за сердце. Может, притворялся? Я решил не реагировать. Пусть, пусть сделает скорбную мину, оскорбленный моим невниманием, — сколько это уже было? И до каких пор?

— Скоро, Паша, совсем скоро это закончится! — сказал он торжественно и встал.

«Кстати, — подумал я, — он по-прежнему читает мои мысли, а я, свободно читая их у бывших товарищей по работе, в отношении дорогого Андрея Андреевича остаюсь в прежнем неведении. Вот и сейчас смотрит на меня и будто прислушивается одним ухом…» Он удовлетворенно кивнул.

— Именно потому, Паша, именно потому, дорогой Павел Сергеевич, ты мне раб, а не я тебе. И я так и буду читать твои мысли, а ты лишь догадываться о моих. И не пытайся понять почему. Тайна сия велика есть. А то, что ты по-прежнему пытаешься сравняться со мной, выдает в тебе все того же раба! И чтобы выдавить оного по капле, как утверждал великий драматург, нам лучше на время расстаться!

Он говорил это, напряженно улыбаясь, склонившись ко мне через стол. Вот бы врезать, прямо сейчас! Другого случая не будет. Гонит меня, что ли? Он побледнел и отшатнулся.

— Я друзей не предаю, Паша, и не бросаю! А вот ты можешь. И это сейчас проявилось во всей неприглядности. Я-то думал, всю ночь промучился, брать тебя с собой или не брать? Мне ведь пришло приглашение из Центра возглавить реформы! А я все тяну. Столько дел недоделанных, конкурс красоты не проведен, сборная опять проигрывает, — загибал он пальцы, — пропавшие секс-тургруппы, а также следователи прокуратуры не объявились. А тут еще лучший друг и наперсник Паша Уроев, единственная родная душа в этом злобном и холодном мире, не пристроен!