Хью Пентикост - Убить,чтобы остаться [Город слухов. Дом на горе. Уберегите ее от злого глаза. Убить, чтобы остаться]

— Я вас слушаю, мисс Винтерс, — снова обратился Хоган.

— Я не знаю, где мой пистолет. Он лежал в ящике стола, когда я видела его в последний раз, несколько месяцев назад. Сейчас его там нет. Это все, что мне известно.

Хоган долго разминал сигарету, наконец закурил и прищурился на Аннабелль сквозь облако голубого дыма.

— Многие из нас совершают поступки, о которых потом сожалеют. — В его голосе слышалось неподдельное сочувствие. — Когда крыша рушится нам на голову, мы зачастую начинаем махать руками, не успевая подумать о том, что делаем. Нам кажется, что мы в безопасности, и вдруг — бум! Наши действия не поддаются логике. Мы безумствуем.

Я не представляю, о каких совершенных мной безумствах идет речь, — ответила Аннабелль.

Телицки отвернулся к окну, будто ему наскучила процедура допроса.

— Когда рушится крыша, мисс Винтерс, — продолжал Хоган, — начинают убирать обломки и вытаскивают на свет многое из того, что, казалось, исчезло раз и навсегда. Мы сталкиваемся с этим постоянно. Допустим, мы поймали парня, совершившего вооруженное ограбление бензоколонки. До этого он не попадался. Но вот его поймали, он признается, а потом оказывается, что он воровал еще в школе, но тогда отделался лишь воспитательной беседой.

Мы выясняем, что он груб с женщинами, пьет слишком много, или играет на бегах, или что-то еще.

В прошлую пятницу, когда ваши ученики погибли на холме Кобба, я бы собственными руками удушил человека, который вынудил их свернуть с дороги. Мы все еще ищем его. Но в результате аварии выясняется, что происходит с нашими детьми. Чему их учат? Кто их учит? Я доверял нам, как себе, мисс Винтерс. Но на заседании совета крыша обрушилась над вашей головой. И с этого момента на поверхность всплывают разные мелочи, давно похороненные на дне. Мне не следовало говорить вам об этом. Я должен говорить с вами жестко и сурово, но я представляю, что у вас сейчас на душе. Это ужасное чувство вины. Страх, страх и стыд. И вам станет гораздо легче, если спрятанное внутри вырвется наружу, станет достоянием гласности. Если мы с этим согласимся, признаемся в том, в чем должны признаться, и пойдем на это добровольно…

— Мне не в чем признаваться! — выдохнула Аннабелль. — Я не чувствую вины… или стыда. Страх? Да, я боюсь, потому что люди, похоже, сошли с ума.

— Господи, когда же это кончится? — воззвал от окна Телицки.

— В конторе не знают, где мистер Крамер, — доложил Маккарти. — Если он позвонит, они передадут просьбу мисс Винтерс.

Хоган кивнул.

— У вас есть право, мисс Винтерс. Вы можете ничего не говорить, пока не приедет ваш адвокат. То есть мы можем приказать вам отвечать на наши вопросы, вы можете отказаться, и тогда нам придется запереть вас в камеру. Итак, у вас есть право молчать. Таков закон. Но мы сбережем массу времени и нервов, если побеседуем о том, что произошло на самом деле. Мы даже не будем вести протокол допроса. Просто побеседуем.

— Нам не о чем говорить, — ответила Аннабелль. От долгого стояния на одном месте у нее заболели ноги. — Я не знаю, куда делся мой пистолет. Это все, что я могу вам сказать.

— К черту пистолет! — взорвался Телицки. — Возможно, мы найдем его, возможно, вы бросили его в реку около молитвенного дома. Вернемся к более важному. Например, где вы были после половины второго ночи? Ваше гостиничное алиби не имеет веса. И что вы можете сказать о ваших отношениях с Коннорсом? И какой ваш совет привел Лайлу Каммингс и еще двух подростков к их смерти? И почему бы не рассказать нам о ваших извращенных вкусах?

При каждом слове Аннабелль отступала назад, пока не коснулась спиной серой холодной стены.

— Полегче, Джордж. — В голосе Хогана слышалась притворная жалость. Таков был их метод допроса, Хоган — мягкий и вежливый, Телицки — крутой и настойчивый.

— Полегче! — взревел Телицки. — Будь это мужчина, мы бы вышибли из него все, что нужно, за пять минут. Ты знаешь это не хуже меня. Бросаться на Коннорса, как публичная девка. Ненавидеть его, потому что он отверг ее притязания, потому что выставил ее перед людьми такой, какая она есть.

— Прекратите! — вскрикнула Аннабелль, вжимаясь в стену.

— Детям этого города хорошо известно, кто она такая! Прошлой ночью они назвали ее истинным именем! — гремел Телицки. — Да, им не следовало жечь крест перед ее домом, но назвали они ее правильно! — Отвернувшись к окну, он замолчал.

Аннабелль, ошеломленная услышанным, стояла у стены. Кожа ее лица с такой силой обтянула скулы, что, казалось, вот-вот лопнет.