Алексей Шведов - Голова-гнездо

Вскоре он появился на кухне. Лицо его выражало неимоверное удивление.

— Ни хрена не понимаю! — произнёс он. — Шеф звонил Нинке — мол, меня на работе нет, а та ревёт и говорит, что меня арестовали! Бред какой–то!

Марина вдруг фыркнула.

— Ты что–то знаешь? — накинулся на неё Русаков.

— Я знаю, — сказал Юрий. — Точнее, могу легко догадаться.

— Ну и…

— Да тебя твоя же жёнушка и сдала! — закричала Марина и рассмеялась. — Спроси у… вот у него!

Русаков перевёл взгляд на Юрия. Тот храбро выдержал его и заявил:

— Короче, так. «Молчание ягнят» смотрел? Квид про кво, или как там?

— Чего–чего?

— Ты — мне, я — тебе.

— Так–так! — произнёс Русаков медленно. — Ну ни хрена ты, гражданин начальник, даёшь.

— Боже, как вы все меня достали! — Марина вскочила с табуретки и начала быстро ходить взад–вперёд по кухне, сопровождая свои слова бурной жестикуляцией. — Ну я‑то тут при чём? Идите куда–нибудь в другое место, и там и выясняйте всё, что вам надо! При чём тут я? Мне на работу скоро!

— Заткнись, сука! — оборвал её Русаков. — Тебя не спрашивают, так что молчи, если по морде получить не хочешь!

— Что? По морде? От тебя? Ой–ой, мне страшно!

Русаков тут же вмазал девушке ладонью по щеке. Та отлетела к раковине, схватилась за лицо.

— Эй, — начал Юрий, но санитару было сейчас, похоже, не до него.

— Чего ты тут корчишь из себя? — обратился он к Марине. — Да ты сейчас прямо здесь у меня в рот возьмёшь, и твой ёбарь ментовский ни хрена мне не сделает! — он начал расстёгивать ширинку.

В это время в дверь позвонили.

— Ха! — злорадно выкрикнула Марина. — Пришёл кто–то! Сам у себя отсоси, пидор несчастный! — проскользнув мимо Русакова, она устремилась в коридор.

В очередной раз удивив Юрия, санитар не стал задерживать девушку и вместо этого уселся на табурет.

— Ты не обращай внимания! — неожиданно миролюбиво сказал он. — Ей нравится, когда её бьют, обзывают. Поэтому не воспринимай всё это как реальность. Для этого есть другой термин — реальность согласованная. Ну, знаешь, как у каждой нации какие–то свои законы, приличия… Типа этого, короче. Мы с Маришей давно знаем друг друга и…

Из коридора донёсся истерический визг, потом — удар. Юрий вскочил.

«У Нейрис было два выхода: один (аудио), как и положено, во рту, снабжённый встроенным динамиком, второй (аудио/видео) за левым ухом, скрытый длинными чёрными псевдоволосами. Им она пользовалась крайне редко — лишь в тех случаях, когда нужно было распечатать какую–нибудь мысль на принтере или записать на диск воспринимаемую глазными камерами информацию» .

Терехин хмыкнул. Начало Сашиного рассказа «Программа для Нейрис» было многообещающим. «Что же будет с ней дальше? — подумал он. — И кто она вообще такая: биоробот или женщина будущего?».

Быстро сбегав на кухню, он достал из холодильника начатую банку сгущенки, а из стола — ложку. При супруге он есть сгущённое молоко почему–то стеснялся — ему казалось, что она осуждает его за это. Не маленький ведь мальчик уже, а к сладкому тянется, как муха к говну. Поэтому Терехин старался обычно есть сгущёнку, когда Катерины не было дома. Одна ложка, вторая, третья. Так, хватит. Надо воспитывать в себе силу воли. Хм, а может, ещё одну? Четвёртая ложка, пятая.

Когда банка опустела, Терехин с сожалением выкинул её в мусорное ведро и, вернувшись в комнату, продолжил чтение, с нетерпением ожидая, когда же у этой Нейрис начнутся какие–либо проблемы. Все сашины рассказы были построены однотипно: живёт–живёт кто–либо и вдруг у него начинаются огромные проблемы. Впрочем, на этом почти всё основано, если разобраться. Точно так же, как нет жизни без кислорода, нет жизни и без проблем.

Как вскоре выяснилось, проблемы Нейрис Ван 456/4А заключались в том, что пока она была выключена на ночь, в её второй выход проник чей–то вход. Киберманьяк изнасиловал её банк данных и, украв неизвестно для каких целей две трети информации, смылся. Чтобы найти потерянную память, Нейрис наняла частного детектива — странное трёхголовое существо с другой планеты, обладающее способностью путешествовать сквозь киберсети…

Да, фантазия у Фантазёра была что надо. Улыбнувшись и прикрыв глаза, Терехин возродил в памяти одну из тех многочисленных сценок, которые они разыгрывали в палате: он сам, Лаховский, Русаков и Люси. Сценарии обычно писал Фантазёр — они все ему доверяли. Русаков и Люси отвечали за любриканты и всякие такие штучки, которые можно было пронести с «воли», а в палате иметь не разрешалось. Он сам, Толстяк Дима, был практически никем — так, актёр на все случаи. В основном ему приходилось исполнять пассивные роли, в связи со своей импотенцией. Активность же его выражалась лишь в оральных ласках, когда он по сценарию должен был лизать у Люси.