Сергей Дигол - Отпечатки на следах [СИ]

Сергей провел ладонью по лбу — вытереть выступившую испарину.

— В смысле, приврала?

— В прямом, — озорно сверкнула изумрудами Таня, — что у нас был роман.

Играла ли она на самом деле с огнем, или привирала, только не мужу, а Сергею, понимая, что искры его ревности, или гнева, или что там он сейчас испытывает, не имеют к ней никакого отношение и единственное чувство, которое он имеет право испытывать к ней сейчас — это бездонная благодарность за, строго говоря, спасение. Впрочем, узнав подполковника Панку настолько, насколько это позволяют служебные отношения и отчасти — личное знакомство, Сергей пришел к выводу, что Тане чертовски повезло. С таким мужем можно было обсуждать что угодно, не задумываясь о последствиях. Для жены последствия могли принять лишь одну форму — любви и обожания.

— А–а–а, историк, — хлопнул Панку по плечу, прямо в служебном коридоре, присевшего от неожиданности и от тяжести руки Сергея, — очень, очень приятно. Танюшка все уши прожужжала, какой ты замечательный.

Панку и сам оказался отличным мужиком. Пригласил Сергея на пиво, и за вечер ни разу ни словом… Ну о том самом, насчет чего вполне мог бы не на шутку разойтись прилично выпивший здоровяк.

— Танюшкин друг — мой друг, — бормотал он, обхватив Сергея за шею своей могучей рукой. — Будут еще проблемы — обращайся.

Сергей так и порывался, там же, за столиком в баре попроситься к Славе — после третьего бокала они перешли на «ты» и позабыли о званиях — в отдел. Панку, похоже, посетили схожие мысли, иначе зачем же он сказал:

— Я бы тебя к себе взял. Но так просто это не делается. Нужно представление наверх подать, а там спросят: а на каком основании? Надо, понимаешь, годик отработать, зарекомендовать себя как следует, а там уже и конкретика подоспеет. Ты уж постарайся, Серега.

На свое первое задание, — настоящее, без дураков, — Сергей попал в начале апреля. Зима, как это обычно случается в Молдавии бездарно провалила три зимних месяца и встрепенувшись лишь в марте, начала вываливать на ожившую было землю закрома снега и косить опрометчиво высунувшуюся зелень своей морозной косой. Первые дни апреля выдались сумбурными: в небесном парламенте вовсю шли ожесточенные прения фракции зимы с фракцией весны. И пока до решающего голосования дело не дошло, пока ни одна из сторон не получила решительного перевеса, люди на улице сносили тяготы капризной переменчивости небес имущих, безуспешно подстраиваясь под настроение самой высшей из всех властей, оказываясь под дождем без зонта, в снегопад — в туфлях на тонкой подошве, обливаясь под шубами потом от внезапной жары.

Земные парламентарии старались не отставать. Оппозиционные фракции нагнали для митинга на центральной площади около трех тысяч человек, переминавшихся, как на ладони, на самом виду у Сергея, который стоял, прислонившись кожаным рукавом к Арке победы, можно сказать, в центральном желудочке сердца столицы. Митингующим не обязательно было знать, что пока они размахивали флагами, выслушивали однообразно–пламенные речи и скандировали заранее заученные призывы, все это время они находись в оцеплении. В суперпрофессиональном, а потому и невидимом оцеплении. Впрочем, вооружившись вниманием, можно было заметить разбросанных по всему контуру площади мужчин в одинаково–темных кожаных куртках. Они молча рассматривали толпу, а если пристально рассмотреть и их, можно было заметить крохотный, как у людей с проблемным слухом, наушник — у одних в правом, а у других — в левом.

Наушник Сергея прятался за колонну Арки победы и чтобы обнаружить его, Платона следовало силой оторвать от арки, что, вероятно, вызвало бы немалый интерес у других обладателей наушников и черных курток. Возможно поэтому, а может быть оттого, что зевака у арки вызывал у прохожих не больше интереса, чем бездельники на площади, Сергея так никто и не тронул.

А Сергей продолжал стоять и думать, зачем он здесь и кто его сюда послал. И хотя со второй частью вопроса все вроде было ясно — как и других коллег его сюда отправил директор кишиневского СИБа Волосатый — полковник лично провел инструктаж и даже прочел, как показалось Сергею, весьма двусмысленную лекцию о положении в стране — проблема первопричины его присутствия здесь, на площади, была покрыта таким же туманом, как смысл речи полковника. Поставив вопрос ребром, можно было спросить: есть ли в этом участие Бога, воля которого, как известно, простирается на все сущее? И может ли так статься, что он, Сергей Платон, двадцати трех лет от роду — посланник Божий, раз уж так принято на этом свете, что на все Его воля? А все эти люди в кожаных куртках, они — тоже его посланники? А митингующие — вестники воли Божьей? Если Бог в каждом из нас, разве нельзя допустить, что каждый из нас вещает Его речи, осуществляет Его действия? А может, все не так, и религия врет, и ни митингующие, ни те, кто зорко наблюдает за ними, ни даже те, кто смотрят на тех и на других из окон домов, из парка, или из проезжающих машин и троллейбусов, никто, истинно говорю вам, не является ни вестником, ни провозвестником и уж тем более ни посланником Всевышнего. И нет никого на погрязшей в жестокосердии, разврате и стяжательстве Земле, на кого Бог мог бы указать перстом своим и сказать: вот он, мой посланник, вот вестник воли моей.