Карл-Йоганн Вальгрен: Тень мальчика

Катц помнил наркоманов у Коттбуссер Тор в Берлине пятнадцать лет назад, беззубых Kottijunkies , как их тогда называли, – они, сидя на корточках, кипятили эти грязные тампоны в надежде выдоить из них остатки желтого героина, разведенного в аскорбиновой кислоте. Воду тащили откуда угодно – из луж, из общественных сортиров… и он сам был тогда немногим лучше… Надо признаться – он был немногим лучше. Но ему удалось выбраться. Потрясающее везение… Вмешательство высших сил. Зачем он их опять испытывает, эти высшие силы?

Мелодия продолжалась. Как-то механически, издалека, будто на шарманке. Империя грязи , он хотел от нее избавиться, и ведь думал, что уже избавился.

– Смола забивает иглу, – пожаловалась женщина. – Дерьмо, а не героин.

Она сама не своя. И он тоже… Это невыносимое, сосущее желание наркотического кайфа, желание опустить занавес, отгородиться от мира, эта тоска по великой пустоте, по флуктуации времени, по телесному воскресению из мертвых… Женщина грязно ругается, колдует что-то над своими примочками. Где-то он ее встречал. Откуда-то он ее знает, но не помнит откуда.

На земле расстелена газета, на ней суповая ложка с гнутой ручкой – чтобы, не дай бог, не рассыпать дозу. Он заметил ужас в ее глазах и предложил нюхнуть кокаин, чтобы успокоиться.

– Да пошел ты… не мешай.

– Забудь…

Ему-то что за дело? Никакого дела ему до нее нет. Он занялся работой: вытащил из кармана бутылочку с водой, налил в обрезанную банку из-под кока-колы, где уже ждал героин. Поставил на огонь, подождал, пока закипит. Оторвал кусок ваты, скрутил шарик – вполне надежный фильтр – и набрал содержимое в шприц. Удивительно – после стольких лет рука так же тверда. Это как плавать или ездить на велосипеде: раз научившись, не разучишься никогда.

Закатал рукав, стянул руку выше локтя жгутом из старых колготок. Поднял шприц иглой кверху и осторожно выдавил последние пузырьки воздуха.

Десять лет прошло, а навыки остались. Он мог держать шприц и в правой, и в левой руке – безразлично, когда-то специально тренировался. Тогда это было очень важно. Он тогда не слезал с иглы, и надо было уметь быстро, пока не начался колотун абстиненции, сменить руку, если на левой не отвечали вены.

Между опорами моста в чистейшей голубизне весеннего неба застряло пухлое дымчато-белое облачко… По мосту, приближаясь к станции, замедлял бег серебристо-синий поезд метро.

Майское тепло пришло резко и неожиданно – совсем недавно, в конце апреля, шел снег.

Тогда… тогда, давно, он и жил здесь, под мостом. А сейчас? Все повторяется?

Нет… его офис в нескольких сотнях метров, в Транеберге, он же совсем недавно сидел там, согнувшись над компьютером… что происходит? Может, перепутал хронологию, поместил начало в конец, или наоборот?

Кто я такой? Ну, нет, я твердо знаю, кто я такой: Данни Катц, сорока четырех лет от роду, единственный ребенок рано погибших родителей. Бывший переводчик в Министерстве иностранных дел. Гражданский переводчик и программист в Министерстве обороны. Бывший бомж, бывший наркоман. Может, бывших и не бывает, но он один из немногих, кому удалось встать на ноги. Частный предприниматель – ничего примечательного. Небольшая переводческая фирма, заказы от частных предприятий, чаще военных. Денег фирма приносит не так уж много, но достаточно, чтобы платить за двухкомнатную квартиру в том же здании и жить тихой, непритязательной жизнью. Без загулов. Потому что любой загул приведет его сюда. Под мост.

У опоры, там, где он только что видел родителей, стоит человек. Совершенно голый. Что-то с глазами… странное ощущение – оказывается, он умеет произвольно увеличивать и уменьшать изображение. Абсолютно голый мужчина с окровавленными ногами. Что это? Видение? Знак… и как его толковать? Он зажмурился и вновь открыл глаза. Никого нет. Значит, галики.

Он даже махнул рукой, как отмахиваются от мухи, и сосредоточил внимание на собственном предплечье. Слегка похлопал пальцами по локтевой ямке, чтобы оживить кровоток. Двадцать градусов наклон, игла смотрит вверх, по направлению к сердцу. Всегда к сердцу. Угол должен быть достаточно острым, иначе проткнешь вену.

И в глубине души он так и не мог понять: зачем? Десять лет он свободен от наркоты. Десять лет ежедневной борьбы, собраний АН, Анонимных наркоманов, короткие периоды на метадоне, программа реабилитации в Уттерйерне, оплаченная его коллегой из Министерстве обороны, Рикардом Юлином. Рикард потратил немало сил и денег, подчас ставил на карту свой престиж, чтобы вытащить его из пропасти, вернуть в систему, найти работу… подстилал солому, где только мог, нашел работодателей… и все псу под хвост. Все псу под хвост…