Александр Свистунов - Тьма веков

Яркий свет, хлынувший со всех сторон, ослепил сотрудников органов государственной безопасности. Люди за решеткой испуганно зашипели и поползли назад, шлепая босыми ногами по гладкому полу. Когда зрение к Шмитцу вернулось, первое, что он увидел, дуло MP-36, нацеленное ему прямо в лицо. Потом черную униформу. Серебряный кант и молнии на петлице. Затем раздался знакомый стальной голос, обращавшийся к Эйхману.

– Адольф. Я в тебе разочарован. Я питал большие надежды на тебя, мой мальчик.

– Какого черта, Теодор?! Что за безумие здесь творится?! Кто эти люди?!

– Люди? Ах, да. Люди. Это, друг мой, мальки.

– Кто?

– Мальки. Ты был когда-нибудь на озере? Или на море? На фермах, которые разводят рыбу?

– Был. Причем тут это?

– Ты видел мальков?

Шмитц задрал голову наверх, откуда исходил голос Арльта, и обнаружил его на узком мостике, висящим под крышей. Он шел по нему над рядами загонов, обнесенных решеткой, и с любовью разглядывал обитателей амбара, которые, в свою очередь, устремили немигающие взоры на него.

– Смотри, Адольф. И ты, Густав. У них совершенно отсутствует человеческий разум. Они глупы. У них нет личности. Нет имен. Они не способны нести гордое звание – человек. И не несут. Они умеют только есть, совокупляться, и испражняться. И они так похожи. Вот, смотрите, сейчас я буду их кормить.

С этими словами Арльт достал из кармана пальто пригоршню чего-то и бросил вниз. «Мальки» громко зажужжали в унисон, раскрыв свои рты навстречу летящему сверху угощению. Еще бросок – и снова довольное жужжание. Арльт двинулся по мостику дальше – и люди, плотным косяком, последовали за ним, не опуская раскрытых жужжащих ртов. И трехлетний малыш, будучи оттесненный к краю косяка, ничуть не огорчился, а лишь сильнее раскрыл рот, повторяя за старшими. И от этого сюрреалистического зрелища у Шмитца потекли по щекам слезы.

– Почему ты называешь их мальками, Теодор?! – крикнул негодующе Эйхман, в бессилии сжимая кулаки под дулом автомата, наставленного на него здоровяком в черной униформе.

– Это не я придумал. Мой прапрапрадед, Генрих Арльт, увлекался биологией, антропологией, и горел идеей вывести чистую расу людей. Свободную от болезней, уродств, дефектов. И совершенно покорную. Пригодную для его целей, и целей нашего общества, чьи корни уходят в глубину веков. И вот…

– Боже… – прошептал Шмитц, присмотревшись внимательней к крыше.

– …ему улыбнулась удача. Он смог вывести идеального человека. И смог заставить его размножаться. Увеличить популяцию. И, мои мальки ведут свой род от результатов его опытов, которые увенчались успехом двести лет назад.

– Зачем? Это идеальные солдаты? Чистая раса, о которой говорил фюрер? – не унимался Эйхман.

– Это еда, Адольф, – произнес Шмитц, глядя на крюки, свисавшие с потолка. На крюках медленно раскачивались освежеванные детские тела.

– Это? – Арльт показал на крюки и рассмеялся, – О, это особый заказ. Для наших скандинавских друзей. Мы называем это блюдо на их манер – салака. Говорят, вкусно. Но мне не очень нравится. К слову, я и трюфели не особо люблю. А ведь общепризнанный деликатес.

– Арльт, больной ублюдок! – воскликнул Эйхман и упал, сбитый с ног ударами приклада.

– Здоровый! Здоровый ублюдок! – воскликнул триумфально динстляйтер и облизнулся, – Просто ты меня не понимаешь, Адольф. Вы меня не понимаете. Люди едят животных. Коров. Овец. И людей. Долгие годы люди ели людей. Что в этом плохого? Ты ведь убивал людей, Адольф? Убивал. Причинял им мучения. Пытал. И ты, Густав, пытал того несчастного Шонберга, чтобы он тебе выдал других евреев. Пытал?

– Нет. Не пытал, – пробурчал Шмитц, кое-как сдерживая подступающую тошноту.

– Но ты пытал других. Я читал твоё дело. Ты был знаменит тем, что простреливал колено на допросе… А, хотя, какая разница? К чему я веду? Мы все убиваем себе подобных. Так почему бы их не есть? Как мне кажется, это идеальный конец человеческой жизни – послужить пищей другому человеку. И, незачем меня и моих товарищей осуждать. Кто-то любит рыбу. Кто-то – сельдерей или сыр в индийских пряностях. А я, или вот, старина Зейсс-Инкварт, Кальтенбруннер – мы любим «мальков». На Рождество мы зажариваем прекрасного младенца… Ах, как символично. Ну, а кто-то зажаривает поросеночка. Тоже ребенка, только свиного ребенка. А мы ребеночка-«малька». А уж каких отборных мальков мы поставляем в рейхсканцелярию. Откармливаем исключительно фруктами и фруктовыми соками. Поэтому у них мясо пахнет, как переспелый манго, с нотками кокоса. Чуток приторно, как мне кажется, но фюрер просто без ума от слегка запеченных «fruit». На одного из них, Шмитц, вам и не посчастливилось наткнуться. У грузовика лопнула шина и, пока шофер менял колесо, непослушный «малек» выпрыгнул и сбежал. Хотя, это и к лучшему. Непослушание у «мальков» – явный дефект.