Александр Свистунов - Тьма веков

Унтерштурмфюрер понимающе ухмыльнулся и кивнул:

– Конечно. Клеменс, будь добр, достань инструменты и помоги бедолагам с починкой.

Клеменс удивленно поднял брови, но, заметив едва уловимый, однако не ускользнувший от внимательного Шмитца, жест начальника, нахмурился и пошел к багажнику. – Какая роскошная машина, господин Эйхман, – искренне восхитился Шмитц, буквально утонувший в мягком кожаном сидении после строгого аскетизма своего служебного «мерседеса».

– Австрийская. «Грэф-унд-Штифт», прошлого года выпуска. Принадлежала главе политической полиции Вены. Теперь он в концлагере, со своим ненаглядным Шушнигом. А машина далека от политики. Кто её холит и лелеет, тот на ней ездит. Как женщина, знаете ли.

Крысиное лицо перекосила самодовольная улыбка. Видимо, он только что сказал какую-то шутку, решил Шмитц, но не стал уточнять, какую. Криминаль-инспектор сидел на переднем сидении, рядом с Эйхманом, который и вел роскошный Grf & Stift SP 8 Pullman, легко вращая покрытый серой кожей руль. Хромированная приборная панель была подсвечена так ярко электрическими лампами, что слепила пассажира отражаемым светом. Но, чуть насладившись комфортом и запахом дорогого парфюма, исходившего от унтерштурмфюрера, Шмитц вернулся к совершенно не праздным размышлениям касательно сути происходящего. Еще четверть часа назад он откровенно развлекался, посмеиваясь над разодетым в пух и прах Брандтом, а теперь, неожиданно, находился в компании очень влиятельного и опасного функционера НСДАП, который тщательно скрывал от него цель их незапланированной встречи. Как всё это было связано с найденышем из Гроссамберга, Густав мог только догадываться.

– Простите, господин Эйхман, так как вы, всё-таки, оказались в Линце?

– Вообще, Шмитц, можете называть меня по имени. Это первое, – насмешливым тоном ответил Эйхман, – Во-вторых, Линц – моя родина. Я здесь родился, вырос, и, даже, ходил в ту же школу, что и фюрер.

– Приехали навестить родительское гнездо?

– Вы думаете, мой приезд как-то связан с вами, Густав?

– Вы отвечаете вопросом на вопрос, как еврей, Адольф.

– Остроумно. Но я, правда, приехал сегодня в полдень, проведя три с половиной часа в пути, не ради вас.

– И что же заставило вас покинуть ваш уютный кабинет в Вене?

– Я планировал заполучить не менее уютный кабинет в Праге уже к следующему году. Но, в связи с демаршем Бенеша и всей этой заварушкой вокруг Польши, у меня возникли серьезные проблемы. Чертовы евреи никому и так не были нужны, а теперь, кроме как в Швейцарию, их не депортировать. А швейцарцы перекрыли границу.

– В концлагерях закончилось место?

– Шутишь, Густав? Давно. Они переполнены. Сейчас идет срочное строительство двух десятков лагерей по всему рейху. Я буду курировать специальный лагерь для евреев, здесь, под Линцем, в Маутхаузене. И это вместо Праги. Чертов Бенеш. Чертов Сталин.

– Да ты плотно увяз в еврейском вопросе, Адольф. Слышал, до Вены, ты даже летал в Иерусалим для встречи с сионистскими боевиками.

– Ну, в Иерусалим нас не пустили британцы, а в Каире мы, и правда, встречались с этими… Короче говоря, даже в Палестине евреи не особо нужны. Что тут поделать? Придется тратить на них деньги и строить чертовы лагеря.

– Какая незадача, – посочувствовал Шмитц.

Машина въехала на железный мост через Дунай, ведущий в Урфар, обогнала трамвай и уперлась в экскаватор, медленно переваливавшийся через улицу на, запачканных сырой землей, широких гусеницах.

– Скоро тут будет новый мост – мост Нибелунгов, – мечтательно сообщил Эйхман, с удовольствием глядя на неторопливый экскаватор, – Фюрер приказал преобразить Линц и сделать его примером для всех маленьких городов рейха. Завидую тебе, Густав. Это прекрасное место для работы. Пусть и не слишком способствует карьерному росту.

– О, благодаря вашим ищейкам мне за всё время перепал лишь один по-настоящему скрывающийся еврей. И тот быстро получил аргентинский паспорт и выехал со всей семьей, даже не заикнувшись про свои права.

– О, ты, небось, в подворотнях Дрездена, привык стрелять в колено, а потом допрашивать? А потом, когда из криминальной полиции тебя взяли в гестапо, такие вольности запретили? Несчастный Шмитц. Не дают вкусить крови. Хотя, у меня есть для тебя решение. Попросись в Кенигсберг. Скоро они ударят по Польше с севера, и сядешь в каком-нибудь захолустном польском городишке. Там половина населения – евреи. А остальные – коммунисты. Будешь с утра до вечера арестовывать, пытать, допрашивать. И всё во славу тысячелетнего рейха.