Крис Вормвуд - Автограф на некрологе. Повести и рассказы

И снова в музыке смешивается всё: наркотический экстаз, пляска смерти, неземная растерзанная любовь и ненависть к миру. Именно эта ненависть так придаёт Ролану сил. Просто он по-своему любит всех.

Позднее среди обшарпанных стен гримёрки, пропахшей потом и сигаретным дымом.

– Я люблю тебя, ты уйдёшь со мной на тот свет? – сказал музыкант, отложив гитару. В руках его появился обрез.

– Что, ты делаешь, придурок!? – закричал истерически очередной любовник, глядя в расширенные от героина зрачки молодой рок-звезды.

– Говори, честно, ты любишь меня? – кровавая улыбка расцвела на бледном лице Ролана.

– Да, – в совершенно ужасе этот симпатичный юноша жался к стене. – Только не стреляй!

Ролан присел, держа обрез на коленях.

– Ты знаешь, мне кажется, что я достиг сегодня уже всех своих высот. Ты слышал сегодняшний концерт, он был великолепен. Мне незачем больше жить. Я не хочу медленно уходить в забвение. Я решил умереть, и забрать тебя на тот свет, как свой собственный талисман. Неправда ли, мой любимый Ричи?

Юноша ответил лишь затравленным визгом. Перед смертью все вспоминают свою звериную природу. Кто-то сражается, как лев, а кому-то остаётся скулить побитой собакой.

– Ролан, любовь моя, пожалуйста не делай этого! – закричал он.

– Малыш, я всё давно решил. Сейчас я прострелю тебе голову, потом вынесу свои гениальные мозги. Мы встретимся в аду.

Выстрел рассёк пространство. Голова раскололась от выстрела в упор, забрызгав кровью и мозгами грязные, обклеенные газетами стены.

– Прости, мой мальчик! Я слишком хорош, чтобы умирать, – Ролан улыбнулся трупу и выстрелил в потолок.

***

Новый знакомый измерял Ролана скептическим взглядом тёмных глаз. Этот тип всё время курил трубку, так что казалось, словно без неё он задохнётся, не выдержав воздуха этого мира. Он был одет в чёрный френч с высоким горлом, несмотря на летнюю жару. Он держался слишком важно, несмотря на то, что старше самого Ролана всего лет на пять.

– Вы уверены, что ваша игра меня впечатлит? – тот, что представился Даниэлем, снова выпустил кольцо горьковатого дыма к потолку. – Я слышал в записи.

– Я уверен, что в записи я не так хорошо, как вживую. – Ролан переходил в наступление.

Он снова заиграл, казалось, что струны плавятся от наслаждения в руках музыканта, словно сам воздух рядом с ним поёт и стонет. Мелодия ада звучала, как трель мертвого ангела, взрываясь звуками в пространстве.

– Неплохо, – сказал Даниэль, покачав головой. – Но увы, вы мертвы и посредственны.

– Как ты смеешь так говорить!? – тонкие пальцы музыканта сжались в кулаки. Это был первый, кто позволил себе так отозваться о божественной игре Ролана.

– Вы давно мертвы, мой Ролан, – сказал Даниэль заглядывая ему прямо в глаза. – Разве вы не помните?

Там, где когда-то было сердце, взорвалась острая боль. Эти глаза, напоминали ему хищный взгляд ворона, когда тот, разрывал ему грудь. Не в силах больше терпеть это, Ролан выскочил из комнаты. Он не знал, куда вели его испуганные ноги. Он бежал вверх по ступенькам, пока не оказался на крыше, но и здесь не спрятаться от этих дьявольских глаз. Даниэль возник прямо перед ним.

– Оставь меня в покое! – закричал разгневанный музыкант, разбивая руки в кровь о стену, где секунду назад стоял этот странный человек.

– Скоро я подарю тебе вечный покой, – рассмеялся мучитель, возникая за левым плечом Ролана.

Стая воронов затмила небо, превратив на миг день в ночь. Все они накинулись на тело Ролана. Шум крыльев заглушал его предсмертные крики. Когда вороны взлетели, от него не осталось и следа. А Даниэль лишь рассмеялся, рассыпаясь, превращаясь в стаю чёрных птиц.

– За всё приходится платить! – пели они.

Синее пламя обняло кусочек сахара сплетаясь с ним в экстазе. Вода затушила их пир, растворяя огонь и сладость в горьком зелёном мареве. Запах аниса, словно в лекарстве от боли, он всегда первым делом бьёт в нос, когда в горло врывается изумрудная лава абсента. Одно Максимилиан знал точно – это лучше что когда-либо было у него внутри.

Wormwood – полынь. Дословно «червивое дерево». Странно, почему не «Древо Червей». Это название казалось более романтичным и декадентским. Он представил себе червивое, крошащееся от гнили дерево посреди серого поля, на фоне догорающего алого небо. Это тело, давно покинула жизнь, оставив на радость червям. Но рано или поздно червей становится слишком много, что они уже не способны вместиться в тусклую оболочку одного единственного дерева. Что им остаётся, кроме того, как самим стать древом? Бледные слепые, извивающиеся лентой тела, срастаются воедино, образуя ствол, ветви и листву. Это всё начинает казаться более живым, чем мёртвый иссушенный древесный скелет.