Сергей Подгорных - Другая война

Впрочем, изменился и сам Иван. После того как несколько лет назад Добров потерял жену, он впал в депрессию. Похоронив Машу, почти два года крепился, потом запил горькую. Запой за запоем. Жизнь казалась мукой, смерть – избавлением. Так бы, наверное, и сгинул Иван, если бы не лучший друг Лёха, который помог Доброву, вывел из нехотения жить, уговорил его поехать в Чечню. Иван согласился. Что ему было терять? За жизнь он никогда не цеплялся и никогда не дрожал над единственной и неповторимой. Хотя и никогда не бросался тем, что дано Богом. Добров всегда был приверженцем восточного взгляда на жизнь и судьбу, где человек лишь исполнитель кармических законов, где нет смерти, а есть переход на другую ступень развития, к другой жизни, где человек рождается и умирает бесчисленное количество раз, и где конец – это всегда одновременно и начало.

С молодости Иван увлекался восточной философией, естественно, помноженной на нашу русскую реальность. Древний восток Добров вообще очень любил. Когда-то давно его нельзя было оторвать от хатха-йоги. Потом наступил черёд увлечения боевыми единоборствами, изучением акупунктурных точек, аутотренингом. Короткое увлечение дзен-буддизмом сменилось на занятие тайским боксом.

Изучая аспекты восточной философии, Добров перелопатил горы литературы по древнему Китаю. Порох и фарфор. Шаолинь и ушу. Великая Китайская стена и переселение душ. Открыв перед собой древнюю цивилизацию, Иван плавно перешёл к изучению Японии. И первоё, что его поразило, это было искусство ниндзюцу. Долгое время Добров находился под сильным впечатлением тайного учения ниндзей. Потом увлёкся самурайской методикой. Даже изготовил очень похожий на настоящий самурайский меч. Иван до исступления изучал кэндо и по вечерам в гараже колотил самодельную макивару. Что и говорить, восток сильно повлиял на становление Доброва. Правда, со временем самодельные мечи и макивары забылись, но восточный взгляд на жизнь остался навсегда.

Согласно этому взгляду, рассудив, что если уж суждено умереть, то пусть это будет за правое дело, Иван и поддался на уговоры друга, на расписанные в розовых тонах картины военной романтики: «Вот так надо жить, Ваня. Там мы нужны. Кто спасёт Россию? – Ты, я и автомат Калашникова, – вспомнил он доводы Лёхи, уговаривающего его подать заявление в военкомат. И Добров поддался на эти уговоры, вспомнив с некоторой ностальгией вроде бы неплохие армейские будни срочной службы.

Через полгода Лёху ранило; его признали годным к нестроевой, и Лекомцев поехал домой в Нижний, а Иван оттянул лямку контракта по полной программе. Перейдя в спецназ, он перестал участвовать в масштабных боях. Его подразделение занималось в основном спецоперациями: освобождением заложников, уничтожением главарей банд формирований, разведкой. Кочуя по Чечне с места на место, получая письма от друга, Иван знал, что Лёха по большому блату устроился на складах хранения химического оружия в памятных по далёкому детству Озерках. Окончив школу прапорщиков, он сделал карьеру, дослужившись от обычного дежурного до начальника отдела. Потом женился, завёл дочку и на данный момент имел всё, что необходимо для полного счастья: зарплата для военных вполне приличная, жена красавица, крошка дочь. Живи не нарадуйся. Конечно, всё идеально не бывает; в последнем письме Лёха писал, что у него возникли трения со своим непосредственным начальником полковником Нечепурём, но Иван всё равно завидовал другу; жизнь у того наладилась. Доброву же в свои тридцать с хвостиком только предстояло начать её строительство.

Выйдя из здания вокзала, Иван постоял несколько секунд у выхода, любуясь успевшей забыться и основательно измениться за годы странствий привокзальной площадью. Было время, когда он часто, едва ли не каждый день здесь проезжал, встречая возвращающуюся с работы жену. Вспомнив о Маше, Иван сразу же погрустнел; с её смерти прошло много лет, а ему всё казалось, что всё было только вчера.

Задумавшись, Иван едва не проскочил стоянку такси. Внезапно услышав громкий разговор, он резко остановился. У одиноко стоящей машины с шашечками стояли двое подвыпивших парней: один – верзила под два метра, несмотря на лето, одетый в чёрную кожанку, и второй в помятом костюме тоже высокий, но из-за худобы кажущийся ещё выше, чем есть. Наседая на водителя такси, сидевшего за рулём, парни громко что-то требовали. Иван, продолжив идти, невольно прислушался к разговору.