Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

– Они здесь!

Он обернулся к Ивану, который сидел в кресле в гостиной, и к Ясперу, который обшаривал кухонные шкафы в поисках съестного.

– Они уже здесь!

Иван сидел как парализованный, откинувшись на спинку кресла, а Яспер сперва метнулся к окну глянуть на то, что уже увидел Лео, потом к куртке, брошенной на подлокотник дивана. Он принес ее на кухню, достал из кармана ручную гранату, положил на стол. Потом вторую. И третью.

– Эта группа… то, что мы совершили… так просто не закончится, – сказал Яспер. – Мы так просто не закончим.

Три гранаты. Рядом он выложил из сумки обоймы, аккуратно, как по линейке.

– Яспер, ты совсем свихнулся – гранаты?

– Гранаты, Лео. Завтра, когда попадем на первые полосы газет, мы будем в масках! Они, блин, не смогут показать пальцем и сказать: “Вот так они выглядят!” Говори, что мне делать, Лео. Я все выполню. Ты знаешь – все! Мы не можем умереть как неудачливые грабители и кончить в поганой тюряге! А раз так, пусть никакой группы не останется!

Он снял оружие с предохранителя, прицелился в ночь, готовый стрелять по теням.

– Да успокойся ты, черт побери! – Иван встал, подошел к разложенному арсеналу. – Если тебе охота помереть, то нынче еще успеешь, я тебе гарантирую. Но ты здесь не один, идиот хренов! Кончай размахивать пушкой!

– Яспер. Меня зовут Яспер! Давай, мели языком, по этой части ты у нас большой мастак. И по морде можешь съездить. Но ни хрена не умеешь следить за своим оружием! Из-за тебя мы тут и застряли!

Он сел возле гранат, такой же одинокий, как в оружейной, когда решил взять их с собой. Знал, что у этих двух шпаков кишка тонка.

– Они рассредоточиваются! Неужели непонятно, действуют именно так, как мы год назад без тебя, старый хрен! Рассредоточиваются! Чтобы нанести удар!

И я буду размахивать пушкой, сколько захочу, – они и без того уже меня засекли! Я чувствую. Чувствую!

Лео подполз, сел между ними.

– Лео? Неужели ты позволишь этому доморощенному спецназовцу… Что же нам делать?

Снова этот просительный тон в голосе отца. Лео не ответил. Повернулся к плите, согрел лицо. Сумка так и стояла на полу. Он открыл ее, выхватил две пачки.

– Они… почти на тридцать процентов из хлопка. Из хлопка. Ты знал, отец?

Пачка сотенных и пачка пятисотенных.

– От этого бумага прочнее. Ее труднее порвать. Знаешь, откуда мне это известно? Я их мыл. В ацетоне и воде. И много, вообще-то. Они были в краске, оттого что взорвалась химическая ампула. А потом надо было их просушить.

Он открыл дверцу топки.

– В сушилке чертов хлопок дал усадку; купюры стали слишком маленькими, даже на автоматической заправке не годятся. Я раньше понятия не имел, что у бумажных денег тканевая основа. Тысячи крон испортил, пока сообразил, что сушить надо на веревке.

Лео сунул в огонь первую пачку, стокроновые купюры.

– Ты что делаешь! – выкрикнул Яспер, но не в ярости, а в удивлении. – Мы что, сдадимся? Лео, сдаваться нельзя!

– Тогда ложись на пол. Ты сам сказал, что они тебя засекли.

Он сунул в топку вторую пачку, пятисоткроновые купюры, они тоже вспыхнули.

– Хорошо, что ты сжигаешь эти хреновы деньги, – сказал Иван, сидя на полу рядом с сыном и глядя в топку. – Ведь иной раз, Лео, надо просто примириться.

Резкий сильный жар на лице, словно тонкая скорлупа.

– Примириться? Черта с два они получат эти хреновы бабки!

Лео опять запустил руку в сумку, обе руки, глубоко. Осталось шесть пачек. Только пятисотки.

– Не видать им ни денег, ни меня.

Он продолжал уничтожать содержимое сумки, затолкал в топку оставшиеся деньги и закрыл ее.

– Меня они не возьмут. Понятно, отец? Не возьмут. Так что либо бери пушку, либо ползи на улицу. Там они о тебе позаботятся, ты ведь знаешь, да? Как обычно. Отныне, папа… поступай как хочешь.

Жар от сотен тысяч крон был таким же, как от поленьев, только прогорели они быстрее.

Полная тишина. Иван сел возле углового столика в гостиной, защищенный двумя стенами, руки у него дрожали, когда он свернул последнюю самокрутку из последних крупиц табаку. Лео помешивал кочергой деньги, пока они не превратились в угольки и пепел. Яспер ползал по полу, стараясь следить за всеми окнами, прослеживая движения теней, оружие он снял с предохранителя и переключил на автоматический огонь.

С этой минуты каждый мог делать все что угодно.

Джон Бронкс и раньше видел такие глаза.

Ты. Или я.

Но эти окаймленные черной маской глаза, в которые Бронкс смотрел сейчас, были на его стороне.