Андерс Рослунд - Сделано в Швеции

– Вот вам и секретность.

– Простите?

– Всегда найдется желающий дать наводку СМИ, плохо ли разом срубить десять тысчонок.

Они подождали, пока журналистку и фоторепортера шуганут прочь, не грубо, но решительно.

– Кто это был? В чьи руки попало оружие?

Бронкс легонько тряхнул головой.

– Кто – не знаю. Но знаю, для чего они его использовали.

Толпа увеличилась. Еще четверо мужчин выбрались по крутому склону на гравийную площадку. Двое в костюмах, двое в форме. Из уголовной полиции и из службы безопасности ВО. Они кивнули проверяющему, а тот казался теперь куда менее встревоженным, будто именно этого и ждал.

Бронкс за руку попрощался с проверяющим, которого, вероятно, в ближайшем будущем заменят, потом вернулся к пустому арсеналу. Теперь он знал. Они проникли сюда между четвертым и девятнадцатым октября, между предыдущей проверкой и угоном инкассаторской машины в Фарсте.

Почти шесть месяцев назад.

Где, черт побери, можно так долго прятать чертову уйму оружия?

Предполуденный свет заливал просторный гараж. Пол в пятнах масла и краски, большой верстак, где они разрезали сейф и делали бомбу, теперь заставлен картонными ящиками с гвоздями, кучкой инструментов и несколькими погонными метрами узкого дубового профиля. Лео пропустил мать вперед, и она прошла по полоске света в помещение, кажущееся бесконечным.

– Мы тут часто практикуемся, – сказал он.

– Практикуетесь?

– Строительные приемы, модели и все такое.

Вид у нее гордый.

– Я так рада, что дела у тебя идут хорошо. И что ты заботишься о Феликсе и Винсенте. Это все ваше?

– Наше. Нам требуется много места, мама. Фирма расширяется.

Она отодвинула в сторону дубовые профили, взяла в руки молоток, повертела так и сяк, потом отвертку, гаечный ключ и наконец извлекла то, что лежало в самом низу, – пачку сигарет.

– Это что такое?

– Ты же видишь.

– Ты куришь?

– Иногда.

– Но не Винсент?

Он улыбнулся, погладил ее по щеке.

– Как приятно видеть тебя, мама.

Они услышали, как по асфальтированному двору подъехала машина, и посторонились, когда Феликс загнал ее в гараж и припарковался рядом ними, с тюком утеплителя и несколькими десятилитровыми ведрами краски в кузове.

– Это тоже ваша машина?

– Я же говорил тебе, мама. Мы расширяемся.

Феликс прямо-таки выскочил из пикапа, с распростертыми объятиями.

– Мамуля!

Он подхватил ее и закружил, а с его робы тучей поднялась пыль от желтой краски для наружных работ.

– Хватит, Феликс!

Она рассмеялась, и Лео подумал, как хорошо, когда мама смеется, так и хочется посмеяться вместе с нею.

Феликс отпустил ее, и дверцу пикапа открыл самый младший сынишка.

– Винсент!

Его она держала в объятиях дольше, чем их, и ему было слегка неловко, но он спрятал неловкость под улыбкой.

– Ты стал… такой большой!

– Ну, мне уже восемнадцать.

– Семнадцать.

– Скоро будет восемнадцать.

Она отступила на полшага, не отпуская его.

– Винсент… от тебя пахнет табаком.

– Мама, это я курю, – сказал Феликс.

– А сейчас оба прекращаете, – сказала она, с улыбкой глядя на Лео, только вот не понять, искренна улыбка или нет. Феликс решил, что искренна.

– Иногда мамам лучше знать не все. Верно?

Теплое весеннее солнце освещало двор, и по дороге к дому она озиралась по сторонам, возможно высматривая лужайку, хотя не сказала ни слова. Шла под руку с Феликсом.

– Ты надолго к нам? – спросил он.

– Завтра рано утром уеду. Повидать бабушку. Но вы ведь можете поехать со мной? Вы все? В Шёндаль. Лео, это далеко отсюда?

Место, где они побывали не так давно. Один брат проехал мимо домика деда и бабушки на угнанной машине, другой лежал в засаде на холме, готовый стрелять, а третий привел к мосткам лодку.

– Мы не можем, мама. У нас много… ну, ты знаешь.

– Знаю. Вы расширяетесь. Зайдем в дом?

Аннели видела их в кухонное окно, всех четверых

в открытом гараже. Они обнимались и смеялись. Близость, в которой больше никому не было места.

Она видела, как Лео впереди всех шагал к дому, этакий эрзац-отец, на котором лежит ответственность. За ним Феликс, который при матери всегда казался на несколько лет моложе, чем был, превращался в мальчишку, смешил ее, но эта роль, похоже, была нужна обоим. А позади Винсент, всегдашний малыш, как бы он ни старался быть взрослым.

Знала бы она.

Входная дверь открылась, и Аннели поздоровалась с этой женщиной, которую по-настоящему никогда не понимала. Они, конечно, разговаривали, но не обо всем. Мать Лео, в сущности, никогда не говорила, что думает на самом деле, и уж точно никогда не говорила напрямик. Заставляла искать ответы, расспрашивая ее, и каждый раз Аннели при этом казалось, будто мать Лео видит ее насквозь, будто она что-то сделала не так. Лео иной раз вел себя так же; оба они тщательно взвешивали вопросы, стараясь докопаться до их подоплеки и защититься от обиды, будто здесь было нечто большее, чем просто вопрос.