Тараксандра - Судьба Хеопса

– А мне все равно, чей он сын! – выкрикнула Реджедет, она лежала на полу, танцовщица поставила свою изящную ногу на спину дочке.

– Клянусь богами, мерзавка, я убью тебя, – прошипела Анукет.

– Убей, но моя душа останется с Хемиунисом. Я ненавижу твоего Хеопса.

– Хеопс – бог и царь Египта, – проговорила Анукет, почти вдавливая девушку в мраморный пол. – Сейчас ты пойдешь к нему и будешь утешать его.

– Не пойду, пусть его утешает жена.

– Нет, не эта замухрышка, крестьянка Хенутсен, должна быть с царем, но ты. Лишь ты достойна Хеопса. – Анукет убрала ногу со спины Реджедет. – Встань и выслушай меня.

Девушка покорно поднялась.

– Я была у прорицателя…

– У Псамметиха, – едко заметила Реджедет.

– Допустим, – не стала спорить Анукет, – он сказал, что у тебя нет судьбы с Хемиунисом.

– Зато есть судьба с Хеопсом?

– Не знаю, – вздохнула Анукет, – звезды не открыли нам этого. Ваши судьбы близки и в тоже время далеки. Твой гороскоп и гороскоп Хеопса очень запутанные, и боги, и звезды не дают ответов.

– Ну вот видишь, мама, я не пара Хеопсу. Кто я такая? Я ведь даже имени своего отца не знаю. Правда, при дворе болтают, что я дочь Псамметиха. Неужели верховный жрец Ра – мой отец?

– Я не знаю, чье семя я выносила в своем теле, знаю лишь, что он был знатным человеком. Я не встречалась с простолюдинами. Ты очень красивая, моя дочь, и достойна самой высокой доли.

– Стать одной из жен Хеопса?

– Не одной из жен, а первой и единственной. Прояви немного ласки к юному фараону, и он забудет свою дурнушку, эту Хенутсен.

– Нет, я уже говорила тебе, мама, я не откажусь от Хемиуниса и не променяю его даже на самого Ра, Озириса или Гора. А еще я сделаю рисунки, как у тебя и даже лучше. Хемиунис мне уже и узор придумал. Все мое тело обовьют лотосы и розы.

– Только посмей нанести на себя это клеймо нашей принадлежности! Я разрисовала свое тело, потому что умирала с голоду. Да, я простого происхождения и, чтобы выжить, была вынуждена испещрить себя рисунками и отправиться танцевать обнаженной. Эти узоры составили часть моей нынешней славы и богатства, но у тебя другое предназначение. Если ты покроешь себя росписью, то уже никогда не сможешь стать уважаемой женой уважаемого человека. Самое большое, что будет тебя ожидать – это доля наложницы.

– Но я хочу быть танцовщицей.

– А Хемиунис? Захочет ли он иметь женой девицу, несущую отпечаток своего происхождения?

– Хемиунис будет любить меня всякой. Кроме того, он беден, а я, став лучшей танцовщицей, заработаю ему много денег.

– И это, конечно, его идея разрисовать твое тело?

– Нет, моя. Хемиунис был против, но я убедила его. Завтра я иду к нему, и он сделает мне узоры. Вот так, мама, я уже все решила, и у тебя лишь один способ остановить меня – это меня убить.

Реджедет замолчала, дерзко глядя на мать. Анукет задумчиво опустила голову.

– Значит, такова воля богов, – тихо проговорила старая танцовщица. – Хорошо, моя девочка, я не буду больше препятствовать твоим отношениям с Хемиунисом, но пообещай мне не предпринимать никаких действий до похорон Снофру.

– Почему? – удивилась Реджедет

– Да потому, глупая, что, если ты собралась танцевать, то пока тело Снофру не вручат богам, никаких празднеств не будет. А теперь убирайся, я хочу побыть одна.

Сбитая с толку, Реджедет выскользнула из комнаты. Старая танцовщица опустилась на пол и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Хенутсен, пытаясь отвлечься от только что разыгравшегося перед ее глазами печального зрелища, прогуливалась по саду. Юной царице не хотелось кому-либо попадаться сейчас на глаза. Хеопс запретил проявлять эмоции, но хрупкая натура молодой правительницы Египта требовала выхода чувств. Несколько раз осмотревшись по сторонам и, убедившись, что никто ее не видит, Хенутсен села прямо на влажную от утренней росы траву и, уткнув лицо в колени, горько расплакалась. Снофру, в котором, несмотря на отеческое отношение к девушке, трепетная Хенутсен так и не перестала чувствовать владыку, был все же близким ей человеком. Никогда не обращаясь к нему впрямую, Хенутсен ощущала поддержку этого мудрого богоравного мужчины. Снофру тоже, не вмешиваясь в дела юных супругов, незаметно помогал им: вскользь оброненным советом, ласковой улыбкой или строгим взглядом. Хенутсен и ее брат Амени рано лишились матери, а потом – и отца, но юная царица почти не помнила тех событий. Была тоска, была печаль, были какие-то погребальные обряды, но они, почему-то, не пронзали самое сердце. Возможно, просто она тогда была ребенком и еще не умела чувствовать. А возможно, родители не смогли окружить девочку такой подлинной теплой заботой, порождающей отзыв в самой душе. Ныне искреннее горе утраты заполняло сердце царицы. Отдавшись порывам страдающего сердца, Хенутсен не заметила, как к ней подошла какая-то девушка, на вид ее ровесница. Девушка была в длинном узком сверкающем серебряном платье, и в венке из странных сияющих, словно звезды, цветов. Она осторожно дотронулась до плачущей царицы. Хенутсен вздрогнула и подняла голову.