Лиза Даль - Screenplay 2. Зачарованная

– Ты не могла бы тоже раздвоиться, пожалуйста, чтобы пока одна ты занимаешься ерундой, другая ты занималась бы делами?

– Антон, ты в своём уме? – зашипела я. – Какие документы?! Я же не фантастику пересказываю, это же наша реальность, то, среди чего ты живёшь! И я тоже! И как мне теперь жить, зная, что всё это ненастоящее?

– Да, это очень интересно, но ты лучше успокойся, пожалуйста. Давай съездим поужинать, раз уж я здесь. Заодно и расскажешь про свой этот дуализм э-э-э… корпусный.

– Корпускулярный. Ты что, издеваешься? Я же говорю, мне страшно, не до еды совершенно!

– Слушай-ка, может, оно всё тут, конечно, волнами нереально, но жрать хочется прям корпускулярно! Ты меня как раз от ужина оторвала, только заказ успел сделать. Давай собирайся.

Вдруг неожиданная мысль ворвалась мне в голову, и хотя до этого я в бешенстве ходила взад-вперёд, от этой догадки я снова опустилась на диван.

– А знаешь, что самое страшное, Антон? – спросила я внезапно севшим голосом.

– Что же? – он и не думал пугаться.

Я ткнула пальцем ему в грудь.

– Ты ведь тоже состоишь из атомов.

Антон быстро осмотрел себя.

– И что в этом страшного?

Я долго смотрела ему в лицо и всё ждала хоть малейшего проблеска сознания, но он так и не понял, к чему я клоню.

– Значит, тебя тоже нет, когда я на тебя не смотрю, – сказала я и сама удивилась тому, как это звучит.

– И где же я? – терпеливо спросил Антон.

– Не знаю, – растерялась я окончательно. – Тебя просто нет. Ты появляешься только тогда, когда я могу тебя увидеть.

– То есть когда ты меня не видишь, я не существую?

– Получается, не существуешь, – я неуверенно развела руками.

– Интересно. Получается, и тебя не существует?

Я вдруг по-настоящему испугалась.

– Как это меня не существует?

– Ты ведь тоже состоишь из атомов? Или нет?

– Состою… – прошептала я, рассматривая почему-то свой маникюр.

– Ну? – добивал он меня. – Следовательно…

– Да нет, – отмахнулась я. – Ну я-то уж точно есть, я это знаю.

– А откуда ты это знаешь? Может, тебя тоже нет, как и меня?

Действительно, откуда я это знаю?

– Ну, Декарт сказал: «Я мыслю, следовательно, существую». Я же мыслю…

– А может, никакого Декарта тоже не существовало?

– Антон! Перестань взрывать мне мозг! Я тебя позвала, чтобы ты меня успокоил, а не доводил до паники!

– Это я тебе мозг взрываю? – снова расхохотался он. – Ты сама себе его взрываешь всякой ерундой!

– Мыслю, значит, существую… Подожди-подожди… – я тёрла глаза, пытаясь уцепить за хвост какую-то призрачную идею. – Что, если единственное, что существует, это мысли? Раз ничего этого нет, – я оттянула кожу у себя на руке, на коленке, – но я всё равно существую, значит… Ты понимаешь, вообще, что это значит?..

Он всё-таки увёз меня к себе в дом до возвращения Марты.

– Мамочка, привет, – говорил он в трубку, открывая передо мной дверцу автомобиля. – Приготовь сегодня на троих, пожалуйста, у нас гости. Да, Лизавета. Хорошо, передам.

– Она рада, что ты приедешь, – говорил он уже в мою сторону.

– Вот, принимай пациентку, – говорил он, передавая матери моё пальто.

– Лизонька, ты заболела? – спрашивала она меня, глядя на меня самыми любящими и самыми беспокойными в мире глазами.

– Заболела, да, – не давал мне вставить слова Антон. – У нашей Лизоньки очередной припадок, переждёт его у нас. Теперь она уверена, что нашего мира просто нет или что-то вроде того.

– Правда, детка? – сочувствующе улыбалась мать. – А как же твои параллельные вселенные? Их теперь тоже нет?

– Не совсем так, – терялась я под их смешливыми взглядами. – Просто оказалось, что предметы существуют, только когда мы смотрим на них.

– Мм, какие ароматы! Что-то вкусненькое, ма? Пойдём в столовую, Лизавета, посмотрим, существует ли там ужин.

Надежда Борисовна, мать Антона, всегда, когда я оставалась у них, стелила нам в разных комнатах и даже на разных этажах, даже несмотря на то, что поженить нас она хотела больше всего на свете. Её любовь ко мне была взаимной, я бы много отдала, чтобы заполучить именно такую свекровь, если б она не поставлялась в комплекте с Антоном. Тихая, спокойная, умиротворённая женщина, почти всегда занятая вышивкой или клумбами. Очень ненавязчиво она намекала, что ей удалось воспитать прекрасного сына и что этот сын ко мне неравнодушен. Антона она боготворила, но, в отличие от многих других матерей, не ревновала к остальным женщинам, даже учитывая то, что на ноги поднимала она его одна. Отец, как это иногда практикуется, сбежал к другой женщине почти сразу же после рождения Антона. Он не смог вытерпеть крики орущего по ночам младенца, объяснил это тем, что ещё не готов. Мать тогда всё для Антона делала, ей пришлось работать на двух работах, в какой-то промежуток времени даже на трёх. Он очень нелегко достался ей, тяжёлая беременность, тяжёлые роды, бесконечные детские болезни, из него вышел трудный подросток.