Дэвид Эллис - Наблюдатель

Лео приблизился к курьеру, с плеча которого свисала сумка с почтой. Лео откашлялся и достал конверт, стараясь смотреть только на него, а не в лицо курьеру…

Он все сделал правильно: показал молодому человеку конверт, на котором было написано: «Шейкер, Райли и Флеминг», — и пятидесятидолларовую купюру.

— Да, это здесь. Хотите… чтобы я доставил конверт? — Юноша смотрел скорее на деньги, чем на посылку.

Лео кивнул.

— Здесь… — парень потряс конверт, — здесь письмо?

Лео кивнул.

— Почему вы сами не отнесете? Это какой-то розыгрыш?

Розыгрыш? Лео понравилась эта мысль. Он попытался улыбнуться. Он очень старался, но не получилось.

Парень посмотрел на пятидесятидолларовую купюру и пожал плечами.

— Хорошо, как скажете.

Лео проследил взглядом за юношей, который прошел через вращающиеся двери.

— Мне нужно все, — сказал я по телефону Бетти, моей секретарше. — Список свидетелей и досье на каждого из них, перечень улик, расшифровки допросов — все, что у нас есть. Снимите по две копии со всех документов. Да, со всех. И еще, Бетти, если кто-то будет спрашивать меня, скажите, что я выступаю в суде, или придумайте еще что-нибудь. Это должно остаться между нами. Когда все подготовите, позвоните детективу Макдермотту.

На этом я закончил разговор. Я сидел в машине рядом с Рики Столетти. Мне выпала честь вместе с ней нанести визит профессору Фрэнкфорту Олбани. Столетти выглядела утомленный, и я подумал, что она устала так же сильно, как я. Ее одежда — клетчатая куртка, белая блузка и джинсы, — судя по всему, была не новой.

Столетти рассказала, что уже два года они с Макдермоттом напарники. Она устроилась на работу в городскую полицию четыре года назад, а до этого пятнадцать лет прослужила в пригороде, в отделе по расследованию особо тяжких преступлений. В этот отдел входили офицеры из нескольких полицейских департаментов северного округа, и он обладал обширными полномочиями. Я хорошо их знал, потому что однажды мне пришлось защищать человека, которого они обвиняли в убийстве. Возможно, это объясняло ее враждебность по отношению ко мне. Моего подзащитного обвиняли в убийстве первой степени, но на процессе я выставил полицейских не в самом лучшем свете.

— А почему Олбани нужно допросить в первую очередь? — спросила она, ловко управляя своим «таурусом», который мчался по скоростной трассе в сторону колледжа Мэнсбери. — Только из-за того, что он хорошо знает эту песню?

— Если Эвелин серьезно занималась этим делом, то наверняка беседовала с ним. К тому же ему хорошо известно положение вещей. Он учил Элли Данцингер и Кэсси Бентли. Он был боссом Бургоса. И именно он показал текст песни всем троим.

— И к тому же он мерзкий тип? — Она посмотрела на меня.

— Вы сейчас протараните «лексус», — заметил я, и Столетти нажала на педаль тормоза. — Да, мне не нравился этот человек.

— Почему? — спросила она. — У вас была на то причина?

Никакой причины. Просто профессор всегда внушал мне неприязнь. Было в нем нечто такое, что вызывало у меня подозрение.

— Он оказался важным свидетелем на процессе, не так ли?

— Можно сказать и так, — согласился я. — Он подтвердил алиби Бургоса. Бургос заносил ложные сведения в явочный лист в те вечера, когда убивал женщин. В его явочном листе было написано, что он находился на работе с шести до полуночи, но мы знаем, что парень похищал девушек в девять или в десять часов. Это была явная ложь.

Я повернул голову и взглянул на Столетти, которая, как мне показалось, ничего не поняла.

— Пытаясь создать себе алиби, — пояснил я, — Бургос продемонстрировал, что осознает преступность своих действий. Он хотел избежать разоблачения…

— Да-да, я поняла. — Она повернулась ко мне, но промолчала, словно раздумывая, что сказать.

— У Бургоса был гибкий график, — продолжил я. — Его рабочий день длился шесть часов, но на самом деле он мог работать столько, сколько ему захочется. Он поступил весьма осмотрительно, выбрав себе смену с шести до полуночи. Хотите сказать, это было сделано непреднамеренно?

— Ну… конечно, во всем угадывается смысл. — Она смущенно хихикнула. — Я хочу сказать, вы рассматриваете ситуацию лишь с одной точки зрения. У Бургоса действительно было алиби на момент совершения убийств. — Она посмотрела на меня. — Верно? Он был на работе, а значит, не мог убивать девушек.

Теперь настала моя очередь рассмеяться, и мой смех прозвучал более искренне, чем ее.

— Но его алиби было сфабриковано. Столетти, если вы, предположим, признаетесь, что убили тех девушек — а именно так он и поступил, — а затем объявите себя безумной — как он и сделал, — тогда ваше алиби будет доказывать уже не вашу невиновность, а, напротив, вашу вину.