Бернар Миньер - Круг

Однажды жизнь и мир оказались на расстоянии вытянутой руки от нее. По какой-то неизвестной причине ему пришлось срочно перевезти ее в другое место. Он спешно одел пленницу, сковал заведенные за спину руки пластиковыми наручниками и нахлобучил на голову полотняный мешок, после чего потащил за собой вверх по лестнице, и она оказалась на свежем воздухе. На свежем воздухе… Потрясение было таким сильным, что она едва не лишилась рассудка.

Она ощутила на обнаженных руках и плечах ласку солнца, угадала свет через плотную ткань мешка. Вдохнула запах земли и влажных полей, аромат цветущих кустов, услышала птичий гвалт на рассвете и с трудом удержалась на ногах, а мешок промок от слез и соплей.

Потом он уложил ее на дно багажника, и в нос ударил запах выхлопных газов и дизельного топлива. Кричать она не могла — он предусмотрительно заткнул ей рот кляпом и заклеил пластырем, а запястья привязал к лодыжкам, чтобы она не била ногами в перегородку. Заурчал мотор, машина тронулась, покатилась по неровной дороге, а потом выехала на шоссе — она поняла это, когда он неожиданно прибавил скорость и их стали обгонять другие машины.

Но худшей мукой оказался проезд через пункт уплаты дорожной пошлины. Вокруг звучали голоса, музыка, шум двигателей — совсем близко… там, за перегородкой. Десятки человеческих особей. Женщины, мужчины, дети… Всего в нескольких сантиметрах от нее! Она их слышала!.. На нее обрушился вихрь эмоций. Они смеялись, разговаривали между собой, ходили туда-сюда — живые и свободные. И ничего не знали о том, что она так близко и погибает медленной смертью, ведь ее рабское существование могло продлиться сколь угодно долго… Она так сильно билась головой о металлические стенки, что у нее из носа пошла кровь.

А потом она услышала, как ее палач произнес «спасибо» и грузовичок продолжил свой путь в неизвестность. Ей хотелось кричать.

В день «переезда» стояла хорошая погода. Она почти не сомневалась, что все вокруг цветет. Весна… Сколько еще смен времен года ей осталось пережить? В какой момент она лишится рассудка, надоест ему и он ее убьет? Внезапно она ясно поняла, что друзья, близкие и полиция считают ее мертвой: только одно существо на земле знает, что она все еще жива, — демон, змей, инкуб. Она никогда больше не увидит света дня.

Оливер Уиншоу перестал писать. Моргнул. Что-то привлекло — вернее, отвлекло — его внимание, мелькнув в поле зрения. Через окно. Вспышка молнии, похожая на блик фотоаппарата.

Вокруг Марсака бушевала гроза.

Этим вечером, как и во все остальные вечера, он сидел за рабочим столом и писал. Сочинял стихотворение. Его кабинет находился на втором этаже дома, который они с женой купили на юго-западе Франции тридцать лет назад. Обшитая дубовыми панелями комната, практически целиком заполненная книгами, в основном томами британской и американской поэзии XIX и XX веков: Кольридж, Теннисон, Роберт Бёрнс, Суинберн, Дилан Томас, Ларкин, Каммингс, Паунд…

Он знал, что ни за что не приблизится к высотам, которых достигли его «боги домашнего очага», но это не имело значения.

Оливер никогда никому не давал читать свои стихи. Он вступил в зимнюю пору жизни — даже осень осталась позади. Скоро он разведет в саду большой костер и бросит в огонь сто пятьдесят тетрадей в черной обложке. Больше двадцати тысяч стихотворений. Одно в день в течение пятидесяти семи лет. Наверное, ни один секрет в жизни он не хранил так тщательно. Даже вторая жена не удостоилась права прочесть стихи Оливера.

Он даже теперь не понимал, в чем черпал вдохновение. Вся его жизнь была долгой чередой дней, каждый из которых заканчивался стихотворением, написанным в вечерней тишине кабинета. Все они были пронумерованы. Он мог в любой момент найти то, которое написал, когда родился его сын, то, что сочинил в день смерти первой жены, и то, что сочинил в день отъезда из Англии во Францию… Он часто ложился спать в час или два ночи — даже в те времена, когда еще работал, потому что вообще спал мало, а преподавание английского языка в университете Марсака не слишком его утомляло.