Елена Бреус: Друзья леса

– Ну не надо!… Не надо делать такое кислое лицо, – широко улыбалась ему на прощание Руваева. – Любой нормальный человек радовался бы возможности посетить родные края. Тем более, что твой Кочин за последние годы превратился из Богом забытого места в процветающий и развивающийся город. Меня заверили, что там прямо кусочек Европы посреди тайги образовался: чистые улицы, новые дома, ухоженные скверы и парки.

– С чего бы это? – скептически усмехнулся Туманский, в памяти у которого всплыла ухабистая дорога перед домом его детства, упиравшаяся в ветхий мост времен гражданской войны через грязную реку Чулымку.

– Вроде бы кочинцам с городскими властями повезло, – пожала плечами Нелли. – Деловые, энергичные, а главное – не воруют.

Она взглянула на часы и заторопилась.

– Ого! Половина четвертого. У меня встреча через пятнадцать минут. Ну, удачно тебе съездить, Илья!

Туманский тяжело вздохнул и посмотрел на соседнюю полку. Сейчас в двухместном купе – улучшенного класса, оба места нижние – он был один.

“Хоть бы повезло и никто не подсел… – отрешенно подумал он. – А то припрется какая-нибудь говорливая бабка с холодной курицей или того хуже, мужик средних лет, твердо убежденный в том, что ночь в поезде предназначена для обильных вливаний спиртного в собственное нутро, с одновременным излиянием духовной составляющей этого нутра на случайных попутчиков.”

Несмотря на недавние успехи в развитии Кочина, аэропортом город еще не обзавелся, и единственным способом попасть туда был этот поезд, который томительно долго, с многочисленными остановками, доставлял пассажиров к месту назначения.

– Я плохо переношу поезда, – тщетно уговаривал Руваеву Илья Михайлович. – Ты же знаешь, у меня кардиомиопатия!

– Помню, помню, – хмыкнула главный редактор. – А также язва желудка, хронический холецистит, артрит и гипертония.

Она решительно взмахнула рукой, отметая все его возражения.

– Дорогой ты мой! Это же совсем короткая поездка, всего три дня. А в поезде лучше всего сразу лечь спать. Время пролетит, ты и не заметишь.

“И то правда, – угрюмо подумал Туманский, решив последовать совету главного редактора. – Лягу, почитаю, там, глядишь, и засну.”

Он достал из портфеля книжку в мягком переплете, купленную на вокзале. С обложки на него свирепо таращился мускулистый парень с огромными кулаками, прикрывающий квадратным плечом хрупкую блондинку.

“Шедевр из серии “Круто-Люто-Бешеный возвращается”. – усмехнулся Туманский. Он специально купил именно эту книгу, поскольку опытным путем установил, что такого рода чтиво всегда бывает на редкость нудным и неминуемо нагонит сон.

Ручка двери купе повернулась, и Илья Михайлович испуганно поднял голову. Неужели попутчик? Воображение тут же нарисовало бойкую толстуху в цветастом платке с корзиной под мышкой, впихивающую свое мощное тело в крошечное пространство купе и немедленно начинающую чистить вареные яйца, стряхивая скорлупу на брюки Туманского. Но он ошибся. Это была всего лишь проводница, проверявшая билеты. Когда за ней закрылась дверь, Илья Михайлович вздохнул с облегчением и собрался уткнуться в книгу, но видение толстухи с яйцами не исчезло, и он почувствовал, что голоден.

Туманский захлопнул книжку и с раздражением поджал губы. Черт! Еду можно купить в вагоне-ресторане, но что ему там могут предложить, в этом убогом поезде? Позавчерашнюю котлету со слипшимися макаронами или твердую, как шкура слона, курицу? А у него язва!

“Пищевое отравление гарантировано,” – мрачно размышлял Илья Михайлович, взвешивая в уме возможные последствия ужина и перспективу лечь спать голодным. Голод победил, и писатель нехотя поднялся на ноги, чтобы отправиться в вагон-ресторан. Настроение его испортилось еще больше.

Народу в ресторане оказалось немного: пожилая семейная пара энергично расправлялась с ужином; полный лысоватый мужчина лет сорока что-то подкладывал в тарелку такому же полному мальчику с россыпью веснушек на носу; да двое молодых мужчин за крайним столиком неспешно потягивали пиво из высоких бокалов.

“Остальные едят свои пирожки и куриц в купе,” – отметил про себя Туманский с некоторой завистью. Домашняя еда теперь представлялась ему меньшим злом по сравнению с казенными харчами, и призрак толстухи-попутчицы с корзиной уже не казался таким пугающим.

Илья Михайлович присел за столик в середине вагона и принялся изучать меню.