Р. Стайн - Пропавшая девушка

— Ребята пошли за медсестрой, — проговорила Эмми дрожащим голосом. Рукой она вытерла Лиззи лоб. — Кажется, она без сознания. — Она подняла глаза на меня. — Ты ее знаешь?

Я кивнул.

— Да. Она новенькая. Зовут Лиззи Уокер. Ты видела, что случилось?

— Нет, — сказала Эмми. — Я была в кабинете музыки. Подбирала репертуар для джазового оркестра. Услышала какую-то возню и… как вышла, сразу увидела ее на полу. Рядом никого.

— Я, кажется, слышал, как кто-то убегал, — сказал я.

Глаза Эмми сделались шире.

— Хочешь сказать?..

Обернувшись, я увидел стоящую позади Пеппер. Она смотрела на Лиззи, разинув рот.

— Глазам не верю, — пробормотала она. — Она… Она…?

Лиззи застонала. Открыла глаза. Через несколько секунд она узнала меня и тут же схватила за руки.

— Майкл, — прошептала она. И снова застонала. — Он… пришел за мной. Я только… я только мельком его видела.

Она выпустила одну из моих рук и потерла голову. После чего посмотрела на окровавленную ладонь.

— Моя голова, — прошептала она. — Ужасно болит.

— У тебя порез, — сообщила ей Эмми. — Не думаю, что глубокий. Мы послали за медсестрой.

Лиззи закрыла глаза.

— Я видела его всего секунду. Пока… пока он меня не ударил. Это был он. Это был Энджел.

Я задохнулся.

— Нет. Он сказал по телефону…

— Он чем-то меня ударил, — прошептала Лиззи, вглядываясь в меня огромными, словно молящими о помощи, глазами. — Я, кажется, упала. Тогда он начал шептать мне на ухо. Склонился надо мной и шептал. Он был не в себе. Совершенно не в себе, Майкл. Все повторял: «Одного за другим… Одного за другим…». Он хотел сказать, что достанет нас всех, одного за другим.

Диего смял в руке банку кока-колы и кинул на стол.

— Так что Лиззи сказала полиции? — спросил он.

Я закатил глаза.

— Пожалуйста, не захламляй обеденный стол, — попросил я. — Хорош уже. Иди в мусорку кинь.

Он рыгнул.

— Хорошо, мамуля. — Оттолкнулся от стола, отвесил мне подзатыльника и пошел на кухню.

— С Лиззи все хорошо? — спросил Гейб не отрываясь от сцены, которую рисовал. Черный фломастер скрипел по бумаге.

Мы трудились над проектом для учительницы английского языка мисс Кёрди. Нам не хотелось писать традиционное унылое сочинение о «Макбете». Всю эту дребедень на тему того, какой он был слабый и безвольный, и какой честолюбивой была его жена. Скукотища.

Поэтому мы делали раскадровки для видеоигры по мотивам «Макбета». Наш Гейб — лучший художник в группе. Когда он был моложе, то всерьез мечтал стать иллюстратором комиксов. Так что он делал наброски сцен, а мы с Диего помогали.

— Ага. У нее синяк на лбу, но порез не слишком глубокий, — сказал я.

— А копам она что сказала? — спросил Диего, возвращаясь с новой баночкой колы.

— Соврала, — ответил я. — Не хотела говорить им, как мы сбили парня и бросили умирать в снегу. Так что она сказала, что это был тип в маске, которого она не узнала. Пытался, дескать, обчистить шкафчики. Она, значит, увидела, подняла крик, он врезал ей и сбежал.

— Хорошо врет, — сказал Диего. Он поднес банку ко рту и шумно отхлебнул. — Все что бы защитить вот этого симпатягу. — Он пребольно ущипнул меня за щеку. — Должно быть, настоящая любовь.

— Заткнись, — отгрызнулся я, оттолкнув его руку. — Ничего смешного. Если этот псих Энджел говорил всерьез…

— Где ничего смешного? — В столовую вошла мама. В руках она несла отделанную красным бархатом шкатулку с украшениями.

— В «Макбете», — поспешно ответил я. — «Макбет» точно не комедия.

Она поставила шкатулку на другой конец стола.

— Я играла одну из ведьм в студенческой постановке в Миддлбари, — сказала она. — До сих пор помню, как обожгла руку сухим льдом в ведьмовском котле.

Мне кажется, мама помнит все свои «боевые ранения». Большинство рассказов о своей молодости она заканчивает тем, как получила очередную травму. Мне вдруг вспомнилась одна из ее историй о том, как она сломала руку, впервые катаясь на двухколесном велосипеде.

— Вы играли в театре? — удивился Гейб.

Она сдула прядь волос со лба.

— Это длинная и печальная история. Я хотела поступать в театральный, но родители сказали, что это пустая трата времени, и они не станут оплачивать мое обучение.

— И куда же вы поступили? — спросил Гейб.

Мама хохотнула:

— На филфак.

Мы тоже засмеялись.

— Вы не возражаете, если я почищу свои украшения, пока вы работаете? — спросила мама. Не дожидаясь ответа, она уселась на противоположном конце стола, открыла шкатулку и принялась вынимать оттуда кольца и серьги.