Рут Уэйр - В темном-темном лесу

– Потом вы поддерживали дружбу?

– Нет.

Она ждет, что я пущусь в разъяснения. Я жду конкретных вопросов. Ламарр складывает руки на коленях и смотрит на меня. Но если я что и умею делать хорошо, так это держать паузу. Слышно очень тихое, ритмичное тиканье дорогих часов у нее на запястье. Интересно, откуда деньги? Не похоже, чтобы такую юбку можно было купить на зарплату констебля, как и крупные золотые серьги. На вид это не бижутерия.

Впрочем, какая разница. Разглядывая Ламарр, я просто коротаю ожидание.

Она тоже умеет ждать. У нее прямо-таки кошачье терпение – способность не мигая смотреть на затаившуюся мышь, пока та в панике не выскочит из укрытия. Первым не выдерживает второй полицейский, констебль Робертс, здоровенный детина с толстыми щеками и застывшим на лице мрачным выражением.

– То есть вы не общались с ним десять лет и после этого он вдруг взял и пригласил вас на свадьбу?

Черт… Врать бесполезно. Им понадобится пара минут, чтобы затребовать у матери Клэр список приглашенных.

– Нет. Клэр пригласила меня на девичник. На свадьбу меня никто не звал.

– Вы не находите, что это немного странно? – интересуется Ламарр, словно не допрос ведет, а болтает с подружкой за чашечкой капуччино.

У нее круглые розовые яблочки щек и точеные высокие скулы, как у Нефертити, а улыбка такая широкая, теплая, благодушная…

– Да, в общем, нет. Зачем жениху звать на свадьбу свою бывшую? Это было бы неловко и для него, и для меня, и для Клэр.

– То есть это неловко, а в приглашении на девичник никакой неловкости нет?

– Об этом надо спрашивать Клэр. Ей виднее.

– Значит, после разрыва вы вообще никак не связывались с Джеймсом Купером?

– Нет. Никак.

– Вы не писали ему писем? Не отправляли сообщений по телефону?

– Нет.

Я теряюсь. Не понимаю, к чему они ведут. Пытаются доказать, что я ненавидела Джеймса? Что не могла находиться с ним рядом? У меня сосет под ложечкой, и внутренний голос тихонько спрашивает: «Может, все-таки адвоката?»

Сама того не желая, я слегка повышаю голос.

– Знаете, вообще это обычное дело – обрывать контакты с бывшими.

Ламарр снова внезапно меняет тему:

– Опишите ваши перемещения по дому. Вы покидали его пределы?

– Ну да, на стрельбище ездили, – неуверенно говорю я. – Вы же знаете.

– Я имею в виду, не вместе со всеми, а одна. Кажется, вы выходили на пробежку?

При чем тут пробежка?! Я вообще не понимаю, к чему они ведут, и начинаю сильно нервничать.

– Выходила. – Я прижимаю к груди подушку и, с целью продемонстрировать желание сотрудничать, уточняю: – Дважды. Один раз в пятницу вечером и один – в субботу.

– А примерное время можете назвать?

– В пятницу примерно в четыре тридцать. Или попозже. Уже почти стемнело. По пути назад я встретила Клэр, она приехала около шести. А в субботу… рано утром. Раньше восьми. Точнее не скажу. Но после шести утра – было светло. Мелани уже не спала, может, она вспомнит.

– Хорошо. – Ламарр записывает в блокнот названные мной временные промежутки, словно не доверяя диктофону. – Во время пробежек вы не пользовались телефоном?

– Нет.

Я впиваюсь пальцами в подушку, ничего не понимая. Вопросы ставят меня в тупик.

– А в субботу вечером вы не выходили?

– Нет. – Тут я вспоминаю. – А про следы вам сказали?

Ламарр поднимает голову от блокнота.

– Какие следы?

– Утром, возвращаясь с пробежки, я заметила следы на снегу. Они вели от гаража к двери кухни.

– Хм… Спасибо, будем иметь в виду. – Ламарр черкает в блокноте. – Вы не вспомнили, что вы делали в субботу вечером, когда побежали за машиной?

Я качаю головой.

– Нет, извините. Помню только, как продиралась сквозь лес, вспышки фар и битое стекло… Ничего конкретного.

– Ясно. – Ламарр захлопывает блокнот и встает. – Спасибо, Нора. Робертс, у вас еще есть во-просы?

Вопросов у Робертса нет. Ламарр называет в диктофон дату и место, отключает его и уходит.

Я подозреваемая.

Оставшись наедине с собой, я пытаюсь переварить эту информацию.

Почему меня подозревают? Потому что нашли телефон? Но какое отношение мой телефон имеет к убийству Джеймса?

И тут до меня доходит то, что следовало понять уже давно.

Я с самого начала фигурировала в деле в качестве подозреваемой.

Меня прежде не допрашивали по всей форме, потому что мои показания все равно были неприменимы в суде. С таким-то провалом в памяти любой адвокат от моих заявлений камня на камне не оставит. Ламарр была нужна информация, каждая крупица информации, как можно скорее – именно поэтому она рискнула начать говорить со мной до того, как врачи разрешили официальный допрос.