Игорь Родин - Патологоанатом. Анатомия патологии. Мистический детектив

Тут разжиться было нечем.

И вновь знакомые лица. Особенно того, что худ и собранно напряжён. Прошлое, прошлое, ты шелестишь по чувствам, как ловкий тонкий палец шулера по колоде карт. Заставляя вызывать к жизни бывшие когда-то важными образы и поступки. Какая теперь разница?

Пролетев вдоль центрального проспекта, голубь крутнулся вокруг креста на синей маковке Владимирской церкви. Внизу, на прилегающей паперти стоял лакированно-чёрный «Мерседес». Из него вышел и обнимался с настоятелем, сливаясь в тройном православном поцелуе, пришлый священник. Наверное, в гости пожаловал, опытом меняться и наставлять младших и паству. Тут тоже, кроме пары замерших на переставшем жарить закатном солнышке нищих, откидывавших на стены длинные чёрные хиросимские а-ля «негатив стайл» тени, кушать было нечего.

А нищие и сами, наверное, голодны.

Голубь передохнул, спикировав на монумент Ильичу, сев прямо на куполообразную широкую макушку. Вокруг раскидало выщербленные лавочки и на них валом навалило подростков с «мобилами» и бутылками пива в руках. Молодёжь сидела стайками и поодиночке, одетая модно и ярко или просто и серо, но для голубя вся эта разношёрстная публика была на одно лицо. Впрочем, как и все голуби для любой из молодых особ, которые обитали на лавочках в сквере. Они лузгали семечки и грызли сухарики, но подлетать к ним, как знал голубь по своему горькому опыту, было весьма необдуманно и опасно. Вместо еды можно получить в лучшем случае плевок, а в худшем осколки стекла в бок от разлетевшейся рядом бутылки. Поэтому голубь просто облегчился на темя В. И. Ульянова, подобно современным кликушам, только настоящим помётом, а не идеологическим, освежив уже ставшую серой засохшую «блямбу» с потёками к ушам и затылку, как привет от множества его предшественников.

На молодёжь, лениво огрызавшуюся или просто игнорировавшую, тряс клюкой старик с лицом, как у того памятника, на котором сидел голубь. Он указывал клюкой то на памятник, то на молодых людей, жестикулировал и брызгал скупой слюной, тыча иногда себя в одинокую медаль на лацкане пиджака. Наверное, хотел вразумить и наставить, но его патетику прервало появление городского сумасшедшего, вихляющей походкой вырулившего из кустов сквера. Он что-то горячо запричитал, размахивая руками и внося в представление здоровую дозу безумия. Молодые потешались, старик закатывал глаза и разводил руки, а юродивый веселился от души.

«Кеша» – вспомнилось тому, что почти растворился внутри пернатого экскурсовода. – «Вернее, его звали по-другому, никак не вспомнить. Тимофей? Нет, это дед с клюкой – Фёдор Тимофеевич… или… я путаю? Дед ведь к этому времени уже умер? И это другой, подобный, дед? Да всё равно, какая разница?»

Кутерьма меж тем продолжалась, набирая обороты. Подростки ржали в голос, сумасшедший кривлялся, старик плевался под ноги и показывал неприличные жесты. Голубь счёл, что стало слишком суетно и шумно.

И полетел дальше.

Красивая девушка выруливала на элегантно зализанном мощном красном кабриолете со стоянки у гостиницы. Она словно потерялась в пространстве, случайно материализовавшись в этом захолустье. И сидящий на лавочке хмурый и пьяный мужик замер, выпучив глаза, не веря тому чуду, что они видят. Девушка заметила пялившегося на неё алкаша, но виду не подала, а только загадочно и с превосходством улыбнулась. Вспомнилось и тут же забылось что-то и про неё, и про него. Были, были вокруг всего этого события, но вот какие? Память истиралась, сопротивлялась, не хотела впутывать нити былого в теперешнее прошлое. Абстрагировалась, стремясь лишь к лицезрению без вмешательства и ворошения, лишь к чистому созерцанию без выводов и перспектив. Наверное, её, эту яркую девушку, в отличие от него, потёртого пьющего и унылого, впереди ждали весьма радужные перспективы.

Но, как знать?

А впереди уже вырастали громады новостройки с удобными светлыми большими квартирами, с современными удобствами и технологиями. Там, в открытом окне, в полумраке сгорбился программист, судя по всему, раз на чёрном экране складывались в строки только ниточки белых символов. Другой бы кто в этот летний вечер играл, наверное, во что-то яркое или смотрел бы калейдоскоп роликов. А этот – нет, корпит над своей «абракадаброй». «Лев?» – ткнулась непроизвольно непрошеная мысль-воспоминание. – «Не похож на царя зверей»…

Севшего на подоконник голубя Лев даже не заметил. Наверное, потому, что вид у него был какой-то потрёпанный. Нездоровый. Весь пожелтевший, ссохшийся, словно съедаемый изнутри немочью. То ли мало проводил времени на воздухе и солнце, то ли много у радиоактивного излучения монитора, заменившего ему весь мир. Вместо света – сияние экрана, вместо воздуха – накуренный смог, который бесполезно молотили лопасти напольного вентилятора. Только Льву было не до бытовых неудобств. Он так увлечённо клацал по клавишам, что не слышал и не видел вокруг ничего, даже если бы это не голубь, застенчиво цокая коготками по пластику, сел к нему на окно, а настоящий лев грузно бы брякнулся с верхнего этажа. И поклевать у Льва тут – ни крошки. Безблагодатно. А символами голуби сыты не бывают.