Сергей Ермаков - Чужие игрушки. Часть 2

И поехал я снова лес валить, на этот раз на Колыму. Потом вытаскивают меня с кича. Ты

,спрашивают, в газодинамической лаборатории работал? Отвечаю, да работал. Собирайся, поехали. Привезли в шарашку. Работаю. А начальник у меня знаешь кто там был?

– Кто?

– А, сынок нашего батальонного комиссара. Морда сытая, наглая. Форма на нем была энкавэдэшная. Я не сразу сообразил, что он сынок нашего комиссара. Но, похвастаться он любил. Из личного моего дела вычитал, где я служил. Спросил не знал-ли я его отца. Как меня тогда угораздило, не сознаться ему, что мы друг друга хорошо знали. Но пронесло, думаю спроси он у своего папаши про меня, не долго мне после этого было бы землю топтать. Он быстро просек, что я работаю на уровне изобретений. Смотрю перед приездом начальства, садится и колдует над моими чертежами и расчетами. Перед начальством тянется. Вот говорит я тут подумал и посчитал, не желаете взглянуть, и сует мои чертежи. Потом я случайно у него на столе увидел авторское свидетельство на моей работе. Тогда до меня и дошло, зачем он у меня допытывался как составлять формулу изобретения.

– Вот гнида! Ну а дальше что?

– А, дальше, Витя, было вот что. Спасло меня, как раз, то, что этот гад украл у меня изобретение. Такая вот насмешка судьбы. Мы тогда продолжили работы над жидко-реактивными двигателями. Само топливо и окислители разрабатывали другие люди. От меня требовалось разработать конструкцию ракеты, чтобы во время движения, перемещение жидкого топлива не вызывало смещения центра тяжести ракеты. Это сейчас ракеты летают надежно как по маслу. А тогда половину испытаний были неудачными. Но, и неудачи продвигали нас вперед, главное было понять, где допущены ошибки. Я как то раз внес изменения в конструкцию, которые привели к успеху на испытаниях. А, внести эти изменения и доработки в рабочую документацию не успел. Куратор мой, сынок нашего комиссара, наблюдал наши успешные испытания, а почему они стали успешными поинтересоваться не удосужился. Решил похвастаться перед своим начальством своими заслугами. Я о его намерениях ничего не знал. Занимался доработками. Идея мне тогда одна пришла в голову. Отнес эскиз чертежа в опытные мастерские. Сделали доработку. Думаю, надо еще проверить правильно я доработку сделал или нет. Пометил я изделия, которые подлежат доработке меловыми крестиками. А, куратору ничего не сказал. Чего раньше времени трепаться. А, он решил, что все уже на мази. Меня, я так понимаю, чтобы я глаза не мозолил его руководству, он решил на время ответственных испытаний в карцер упрятать. Посмотрел он на меня эдакой лукавой усмешкой и говорит:

– Надо вам Хромов посидеть в карцере и подумать над своими ошибками. А там посмотрим, что с вами делать.

Ну, думаю, вот Федор и закончилась твой творческий труд на благо Родины.

– А, то, что у тебя успехи были в расчет не брали?

– Витя, а, кто знал-то о моих успехах? Только мой куратор. Он еще хоть что-то понимал в технике, а те, кто над ним, понимали только одно. Как перед хозяином хорошо выглядеть. Как бы его гнев на себя не навлечь. Ради этого они любого готовы были в порошок стереть.

– Но, они-то понимать должны были, что без таких как ты у них ничего не выйдет?

Федор Петрович горько усмехнулся:

– Витя, кто я для них был? Один из многих. Там и с более талантливыми не чикались. Считали, что новых отыщут. Мы для них были просто лагерная пыль. А, в это время пошла новая волна пересмотра старых дел. Несколько наших товарищей после пересмотра исчезли из нашей шарашки. И хорошо если просто их на Колыму лес валить отправили.

– Может их реабилитировали?

Хромов покачал головой:

– Навряд ли, Витя, скорее всего расстреляли. Ну так вот. Срок моей отсидки в карцере еще не закончился, а меня из него вытаскивают. А, на меня тогда такая апатия накатила. Думаю, плевать, все-равно один конец, может отмучился, расстреляют и дело с концом. Смотрю, нет, и на этот раз тащат меня не на особое совещание, а к следователю. Тут и выяснилось, что сынок нашего комиссара, взял одну из ракет, помеченную моим крестиком, поставил на пусковой стол и стал петь комиссии, что он настолько уверен в результатах испытаний, что не пойдет в блиндаж для наблюдения за испытаниями, а будет наблюдать прямо снаружи на полигоне. В результате ракета влетела прямехонько в амбразуру блиндажа, в которой сидела комиссия. В блиндаж она полностью не влетела, амбразура была узкая, но все, кто в блиндаже были, сгорели заживо. А, у моего куратора ни царапины. Тут он решил видимо все на меня свалить и меня окончательно подставить и потопить. Стал меня следователь допрашивать: