Алексей Кондратенко - КАТРИНА - Дилогия

Она уже свернула влево, направляясь в соседний зал, где пространство по-прежнему тонуло в красном мареве, и растянулся вдоль стены еще один бар. Здесь возвышались три круглых подиума, на которых в столбах бледного белого света танцевали стриптиз очень молодые девушки, покусывая себя за запястья, размазывая собственную кровь по обнаженному мраморно-белому телу и получая от этого, судя по их виду, большое удовольствие.

В третьем, удаленном зале, отгороженном от второго широким тоннелем с низким сводом, танцевальная музыка стихала. На небольшую сцену с микрофоном вышел молодой человек в прямоугольных очках, с черными короткими волосами, уложенными иголками. В черной футболке с погонами на плечах, открывающей руки, полностью покрытые татуировками актов однополого соития, в синих расшитых узорами джинсах, на бедре блестела двойная металлическая цепь, и весь его торс был обмотан цепями. Как только заиграла музыка (все члены его группы вступили очень живо), он истерически заорал в микрофон так, что нельзя было разобрать ни одного слова. Его вопли плавно перешли в глубокий звериный рык, напоминающий тот, который я слышал от Катрины, только громче, затем это было уже демоническое рычание двумя голосами одновременно. Голоса современных рок-вокалистов не могли и сравниться с его мощным голосом. Вены и жилы на его шее вспухли, он продолжал кричать, рычать и буйствовать на сцене, ни на секунду не прерываясь, чтобы перевести дыхание. В толпе, собравшейся перед сценой, как полоумные кричали вслед за солистом, их била судорога, все прыгали, некоторые выли точно волки, другие истерично стонали и рыдали, еще одни стягивали с себя одежду, резали запястья и брызгали кровью на сцену. За столиком одна парочка положила себе на языки по лезвию для бритвы, и начали целоваться. За другим столиком девушка безудержно хохотала, глядя на своих двух подруг, которые по-очереди резали кинжалом свои тела и давали друг другу слизывать кровь и при этом тоже смеялись.

Все человеческое осталось за дверями этого заведения. Я почувствовал, как от этого всего к горлу подступает тошнота, хотелось уйти отсюда и не слышать жутких громких рычащих криков этого человека на сцене и толпы его фанатов. Все здесь было мерзким, давным-давно потерявшим человеческий облик.

Я оказался прав, не имеет значения, ад это или нет, здесь не лучше и не хуже. Я поспешил за Катриной, которой, судя по ее невозмутимому виду, здесь было совсем не противно находиться. Мы подошли к двери в конце третьего зала, возле которой стояли двое охранников в деловых костюмах поверх маек, спокойно взирающих на оголтелую толпу. Один, тот, что с короткой стрижкой и густыми бачками, скосил глаза на Катрину, потом перевел взгляд на меня и, уставившись в противоположную стену зала над нашими с Катриной головами, произнес:

– Юрий сегодня не принимает гостей.

Катрина изящным движением отодвинула полу плаща так, чтобы тот смог разглядеть оружие на ее бедре, и вопросительно посмотрела на него.

– Мне он всегда рад, – сладким голоском пояснила наемница.

На это среагировал второй охранник:

– У нас есть его четкие указания. Мы не можем их нарушать. Наказания слишком суровые.

Катрина усмехнулась.

– Вздор! У него же пока никого нет?

– Пока никого, – сказал первый. – Но могут появиться в любую минуту.

– Тогда скажи Юрию, что с ним хочет повидаться леди Катрина. Он меня примет, – уверила она. – И все останутся живы.

Первый охранник, помявшись на одном месте, подумав несколько секунд, кивнул и зашел в дверь позади себя. Из комнаты за дверью послышался чей-то крик, ругательства, потом дверь захлопнулась, и весь шум оттуда стих. Через некоторое время, на протяжении которого в меня словно нарочно несколько раз подряд врезались танцующие, вышел охранник, зажимая кровоточащую рану на правой кисти:

– Вы были правы, госпожа, он с удовольствием вас примет.

Высокомерно улыбнувшись, Катрина прошла в дверной проем.

Повернулась ко мне и коротко поманила рукой за собой.

Я зашел.

В этой комнате оказалось холодно и пахло, словно в склепе. Здесь, как и в залах, нависали кирпичные стены и невысокий сводчатый потолок. Здание явно осталось стоять со времен Восточной Пруссии.

На стене напротив входа в бордовых лаковых рамках висели черно-белые художественные фотографии, под ними стоял мягкий глубокий диван, достаточно модный, а потому не вписывавшийся в интерьер. Справа, в конце комнаты расположился стол, на котором лежали листы бумаги, документы, стояли два телефона и массивная бронзовая шкатулка. За столом высился оббитый красной кожей стул с высокой спинкой, его резные деревянные боковины спинки и подлокотники покрывала золотистая краска.