Вадим Плугов - Нектар небес

До меня доходит, что это те самые установки комплексов ОЗС, о которых всей стране говорили по телевидению. Светлые, насколько я помню из передачи, для новых тел, для наших то есть, а темные, соответственно, для старых, для заказчиков, а экраны, очевидно, отображают в мельчайших деталях весь процесс операции замещения сознания. Рядом с ними лежат разбитые компьютеры, кресла и еще какие-то приборы. Помещение, вероятно, одна из лабораторий.

От такого открытия по коже пробегает неприятный холодок. Так вот где все происходит! Все установки пустые – значит, туда еще никого не успели загрузить, поскольку медосмотр нас, очередной порции скилпов, только закончился, а подготовка к проведению и само проведение ОЗС занимает, как нам всем говорили в тех же телепередачах, не менее часа. Но это сущие пустяки по сравнению с кучей мертвых тел и луж крови кругом. Запах ее здесь намного сильнее, чем в коридоре. Замечаю, что моя правая рука до боли в суставах сжимает рукоять пистолета, а большой палец готов в любой момент опустить вниз флажок предохранителя. В то время как левая тыльной стороной ладони прикрывает рот и нос. Пора убираться из этого кровавого смрада.

– Пошли отсюда, Кристин! – слышу дрожащий голос отважной Пыш, но прекрасно понимаю, что во мне самой сейчас вряд ли больше отваги, чем в ней, и мне становится немного стыдно, а она добавляет: – Пошли скорей!

– Идем, идем! – говорю я, указывая на дверной проем, противоположный тому, откуда мы пришли. Успеваю заметить, что там тоже выбита дверь.

– Да-да! – подтверждает спутница. Идти обратно у нас обеих никакого желания нет.

Осторожно перебираюсь через груды тел и обломков, стараясь не вглядываться в подробности окружающего, лишь внимательно смотрю под ноги и чувствую, как мой мозг работает с мозгом Пыш, идущей следом, как единое целое, выдающее всего одну, но очень продуктивную мысль: быстрей, быстрей, быстрей отсюда! Однако когда я передвигаюсь через упавшие с потолка куски штукатурки и чувствую голыми пятками через тонкие резиновые подошвы каждый камешек, мне в голову приходит светлая идея улучшить обувь, и я, кажется, знаю как.

Нахожу взглядом мертвое тело ближайшего «тушки» – их здесь целых три. Эти без оружия и специальных средств, зато в белых перчатках, ремнях, аксельбантах и беретах с такими же белыми кокардами в виде герба Е-Кона и закрепленными с левых боков красивыми изумрудно-зелеными перьями. Эти детали формы «тушек» я знаю из передач по телевизору, потому что при таком освещении, как здесь, понять их цвет невозможно. Раз перья – значит, офицеры. Это уже я вспоминаю отцовские рассказы о военной форме и воинских знаках различия. Очевидно, вырядились для клиентов. Остальная форма и, самое главное, обувь та же, что и у других его коллег, которых я здесь видела. Встаю на одно колено перед покойником. Точно – лейтенантские погоны. Осматриваю соседние бездыханные тела этих головорезов. То же самое.

Второй раз за сегодняшний день сжимаю губы, стискиваю зубы. С характерным треском расстегиваю липучки ботинок «тушки» и стаскиваю их с мертвеца. Пусть Пыш думает обо мне все что угодно, но обувь сейчас важнее любых приличий, а покойникам она уже не нужна. В моих легких туфлях с тонкими прорезиненными подошвами по битым камням и стеклу долго не проходишь. Это я знаю из собственного опыта, когда лет пять назад лазила с ребятами по развалинам снесенного дома в соседнем дворе в очень похожих туфлях, которые от этого быстро испортились. Меня за это потом сильно отругали дома.

Совсем другое дело военная обувь. Она очень надежная и стойкая к изнашиванию. Размеры ног «тушки», взрослого крупного мужчины, намного больше моего, и я надеваю его спецназовские ботинки прямо поверх своих туфель и крепко застегиваю липучки. Получились, как ни странно, очень подходящие мне по ноге.

– Ты чего делаешь? Зачем? Они же мертвые! – слышу за спиной взволнованный осуждающий голос спутницы. Ох, какие мы правильные! А как сама прикарманила газовый баллончик?

– И тебе советую. Им они уже ни к чему, – жестко, но при этом вежливо отвечаю я и киваю головой в сторону двух других обутых военных мертвых тел.

– Не… Я не буду! Ни за что! С мертвецов! Никогда! – возмущенно-негодующе говорит Пыш – так, как будто я ее заставляю. Да не хочешь – не надо! Никогда не была я навязчивой.

– Дело твое, – произношу я, но уже мягче.

Встаю и собираюсь идти, но тут же будто прирастаю к полу.

«Мне больно!» – прямо в моей голове раздается голос-стон. Не мужской, не женский, не молодой, не старый, вообще не человеческий, а голос некоего оно без возраста и пола. Ощущение такое, как будто меня окунули в прорубь в лютый мороз.