Иван Солнцев - Индульгенции

– Мама с папой приедут через час, – как бы невзначай сообщает Диана.

Я понимаю, что нужно приступать к прощанию. Очень плавно.

После коротких переговоров с дежурным врачом по поводу соблюдения всех процедур, которые я обсуждал с Петром Марковичем, я торопливо ухожу из онкоцентра, спускаюсь по пандусу, нагло перепрыгиваю забор и иду на Ветеранов, но, пройдя метров пятьдесят в сторону метро, я замираю и хватаюсь за решетку забора и смотрю на полукруглое здание, словно думая, что бы с ним такого сделать. И ничего не приходит на ум. Только отчаянное желание остаться.

На стене рядом с остановкой напротив кто-то за ночь написал «Хочешь развести тараканов в голове? – Читай библию» – вчера еще этого не было. Сидя на остановке на Голикова, я пропускаю несколько автобусов до метро, пытаясь провалиться во временн у ю яму, чтобы немного отдышаться, но ничего не выходит, и я встаю и шагаю к метро, надеясь, что по дороге мозги проветрятся, и я снова начну соображать ясно.

Дома я кричу и разбиваю настольную лампу об пол и бью ногами диван, игнорируя боль. За что? Да поди ты разберись. Что-то рвется наружу из меня, и мне самому это не очень нравится, но от себя не деться. Иногда я ненавижу эти походы в клинику, но в дни, когда их нет в моих планах, я ненавижу себя за то, что я не рядом с ней. Об этом же я думаю, когда мне приходится заночевать на Крестовском. Этим вечером мне совершенно нечем заняться, и я думаю о том, чтобы позвонить…

Лидия

…проглаживая ладонью смятую простынь и пытаясь отдышаться после выброса из странного утреннего сна. Кто-то может сказать, что это очень просто, но для таких выводов ему стоит проделать мой путь – не пропуская ни единого шажочка.

Я озираюсь вокруг и вижу вещи, которые мне не нравятся. Так давно, но так везде – по всей этой квартире, рассчитанной на семью с тремя детьми и солидным достатком, – и я не готова к борьбе с этим. Честно говоря, я сейчас вообще ни к чему не готова. После сумбурного вечера и приступа бессонницы, продлившегося до пяти утра, я совершенно не в форме, несмотря на то, что проспала семь часов кряду. Я нажимаю на потайную панель у изголовья кровати, и потолочные панели обращаются из белых в зеркальные, и я изучаю себя – абсолютно голую, распростертую по смятой мной в одиночку постели. У меня явно проблема с животом, но его пока нельзя трогать, потому что мой «пластик» настрого запретил мне что-либо делать, пока не приживутся новые грудные импланты. Чертова безопасность губит мои нервы, но это лишь дело времени. Мне даже интересно, за какие деньги этот еврей сделает мне все и сразу и не будет ныть, что так нельзя. Перекачать мне губы так, что пришлось делать обратную коррекцию – это можно, а живот подтянуть – нельзя. Он тонко намекнул на мой возраст – я уверена. Но черта с два он признается.

Губная помада отвратительно растерта по лицу. А вот и красный след на подушке. Все логично. Дребезг вибрирующего на столике телефона выводит меня из себя, и я перекатами добираюсь до края кровати и беру трубку, не глядя.

– Привет, красотка.

Черт, эта дурная привычка меня погубит. Это снова Михей

– Я сплю.

– Самое время готовиться к вечеринке, а не спать.

– Я не иду сегодня.

– Да ладно? Надеюсь, это розыгрыш?

Я молчу и оглядываюсь в зеркало на потолке, где красуются мои идеальные ягодицы и почти идеальные ноги.

– Нет, ты не можешь так со мной поступить, – Михей нагло смеется прямо в трубку, явно ожидая моей реакции.

И дожидается.

– Ты можешь сказать, что тебе нужно? Или будешь дальше ржать, как конь? Ты закупился сам у себя?

– Нет, дорогая. Лучшее отложено для тебя. Я устал звать тебя обратно в тусовку, позвони мне уже сама хоть раз.

– После последнего раза с Иркой я больше не доверяю твоим « надежным друзьям », как и тебе, – припоминаю Михею эксцесс с моей сильно отравившейся привозом его «коллеги» подругой детства.

– Мне кажется, это с тобой никак не было связано.

– Ошибаешься. У тебя есть свои люди. У меня есть свои люди.

– Кто у тебя?

– Иди в задницу.

– Да брось, я знаю, что у тебя кто-то…

Он просил бросить? Хорошо. Я бросаю трубку, выключаю телефон и перекатываюсь обратно на спину. Это будет бесконечно тяжелый день. С каждым разом, когда я просыпаюсь одна, от предложений Михея все труднее отказаться. Но мы оба знаем, что его трюки с надежностью уже не катят. Мне не пятнадцать, чтобы верить в сказочки, а он – не господь бог, чтобы решать мою судьбу.