Джеймс Уилсон - Игра с тенью

Он не вернулся на Харли-стрит, а повернул снова на Карбертон-стрит и двинулся дальше к востоку все тем же быстрым неровным шагом. Боясь, что он снова застанет меня врасплох, я решил следовать на большем расстоянии, чтобы быстро спрятаться, если он неожиданно остановится; но я не учел тумана, а он с наступлением ночи стал таким густым, что на Фицрой-сквер я совсем его потерял. Я побежал вдогонку и примерно через полминуты увидел впереди на Графтон-стрит смутную фигуру. Но она казалась слишком высокой для мистера Тернера, так что я решил (или, скорее, угадал), что он свернул на Верхнюю Джон-стрит, так что и я пошел туда. Мне повезло, и я оказался прав: через пятьдесят шагов (я еще бежал, тяжело дыша от ядовитого холодного воздуха) я внезапно наткнулся на него.

До конца жизни не забуду, как он стоял там, окруженный туманом, перед потрепанным домишкой, на котором был нарисован номер 46 (я до сих пор вижу эти цифры: четверка кривовата, а шестерка раздулась и исказилась, будто ее пожирала плесень). Рука его уже была на дверной ручке, но даже сейчас он колебался, смотрел через плечо, чтоб удостовериться, что никто его не видел, и его маленькие птичьи глазки, пожелтевшие от серной дымки, горели самым злым огнем, какой я видел в жизни. На мгновение я подумал, что он узнал меня, потому что при моем появлении он вздрогнул, как напуганное животное; но я немедленно отвел взгляд и поспешил дальше, и, когда я оглянулся, он уже входил в дом.

На другой стороне улицы был небольшой паб, из которого дом 46 был прекрасно виден, так что я нашел себе место у огня и устроился ждать. Прошел час, другой, а мистер Тернер все не появлялся, и никого больше не было видно. Наконец я решил, что больше не могу ждать, пора идти домой к жене, и сказал хозяину, что, кажется, заметил, как мой друг заходит в дом напротив. Как можно более непринужденным тоном я спросил его, не знает ли он, кто там живет. Не в силах посмотреть мне в глаза, хозяин покраснел (поскольку явно решил, что мой «друг» — это мистер Тернер) и, опустив глаза на кружку, которую вытирал, пробормотал: «Там живет молодая вдова, сэр, миссис Денби ее зовут. Говорят, ее содержит один художник, который обращается с ней, вы уж простите, как со шлюхой — и неласково к тому же, судя по слухам».

Это все, что я знаю точно, и я не стану лгать Вам или притворяться, что понимаю больше, чем на самом деле. Однако я слышал от других, что позже склонность мистера Тернера к таинственности и нечестности стала еще сильнее, и он начал обманывать даже самых близких друзей, живя втайне от них под чужим именем в бедном домике в Челси. Прошу Вас, не позволяйте, чтобы некоторые особы помешали Вам выполнить Ваш долг и не позволили открыть, что именно скрывало столь необычайное поведение.

С моей стороны я лишь хочу сказать, что Дж. М. У. Тернер был самым скупым и злобным человеком, какого я только встречал. Он мне до сих пор снится, и я просыпаюсь, благодаря Бога за то, что Тернер больше ничем не может повредить мне или моей семье.

Искренне Ваш

Джон Фэррант

Дорогая мисс Халкомб!

Я с удовольствием приму у себя Вас и Вашего брата в любое утро, которое Вам будет удобно. Однако должна предупредить на случай, если Вы, как большинство посетителей, считаете, что это большая вилла, которая может занять Вас на день: Сэндикомб-Лодж — это маленький дом, и для осмотра его Вам хватит получаса.

Однако я верю (впрочем, Вы можете считать, что я пристрастна), что он стоит путешествия; это очаровательный курьез, и он является интересным проявлением творческой мысли Тернера и его необычного образа жизни.

Искренне Ваша

Мэри Энн Флетчер

Дорогая Лора!

Твое странное письмо прибыло с утренней почтой. Глупышка! Как ты можешь даже думать, а тем более писать такое? Неужели ты на самом деле считаешь, будто мне наша разлука дается легче, чем тебе (у тебя хотя бы есть для компании маленький Уолтер и Флорри)? Или что я соглашусь продлить ее хоть на час без необходимости?

Мне грустно слышать, что наши дети спрашивают: «Папа нас забыл? Он нас больше не любит?» — это было бы грустно любому отцу. Но в тысячу раз сильнее меня ранят твои слова, что не знаешь, как им отвечать. Боже мой! Разве твое сердце не отвечает за тебя: «Конечно, любит, дорогие мои; он думает о вас и скучает по вам каждую минуту каждого дня, но он занят важным делом, которое однажды заставит вас им гордиться!» Или ты так дурно обо мне думаешь, что сама не веришь в это, а полагаешь, что меня не волнуют дом и семья, что я задерживаюсь в Лондоне, как пустой и бесполезный светский человек, просто чтобы потакать своим капризам?