Кучер приоткрыл дверь; выходя за Раскином, я спросил:
— А есть другие его портреты?
— Очень мало, — сказал Раскин. — Он не любил, когда его рисовали. Кажется, он несколько раз ходил в фотостудию Майелла на Риджент-стрит. Можете разузнать там.
И вот мы расстались; он был уже на девять десятых в своей лекции, а я так задумался, что забыл поблагодарить его.
Всю дорогу домой мои мысли ходили ходуном; снова и снова я спрашивал себя:
«Что ты собрался сделать? Куда это тебя приведет? Что, если у тебя не получится?»
И я до сих пор не нашел ответа. Уже почти четыре утра, и, хотя я уверен, что не усну, мне необходимо лечь, иначе я никогда не смогу собраться с мыслями. Так что позволь мне закончить это письмо поцелуем и тем, что я знаю точно: я люблю тебя.
Уолтер
Джордж Джонс, К. А. [1] К. А. — Королевская академия; членство в ней являлось подтверждением статуса художника. — Примеч. перев.
- Уолтеру Хартрайту Трафальгар-сквер
Королевская академия
14 августа 185…
Уважаемый сэр!
Отвечаю на Ваше письмо от 24 июля. Я уже сообщил свои краткие воспоминания о Тернере другому джентльмену, дальнейшее поведение которого, говоря прямо, убедило меня в необходимости сохранять молчание в будущем. Таким образом, боюсь, что я не смогу с Вами встретиться.
Искренне Ваш
Джордж Джонс
План письма от Уолтера Хартрайта
Дж. Раскину, эсквайру,
14 августа 185…
1. Спасибо, что встретились со мной, Вы очень мне помогли.
2. Написал лорду Эгремонту и мистеру Фоксу.
3. Сегодня, как Вы советовали, схожу в Ковент-Гарден (если дождь прекратится).
4. Если мне в будущем понадобится (а я в этом уверен) еще один разговор с Вами, могу я воспользоваться Вашим любезным приглашением?
Уолтер Хартрайт — Лоре Хартрайт
Бромптон-гроув
15 августа 185…
Вторник
Дорогая моя!
Боже, ну сегодня был и дождь! Он лил без перерыва с рассвета почти до самого вечера. Это был не просто ливень, а настоящий библейский потоп, будто Бог устал от грязи и безобразия, которым мы наполнили Его мир, и послал второй потоп, чтоб смыть их. Зрелище это на мгновение внушило мне восторг пополам со страхом; ярость погоды сочеталась с обескураживающим письмом от Джонса (хотя оно было вызвано действиями Торнбери, я не мог не воспринять его как личный провал) и моими болезненными воспоминаниями о предыдущем дне — легко было решить, что все три события посланы некой высшей силой специально, чтобы помешать мне!
Вскоре, однако, я отбросил столь недостойные мысли (и не только потому, что я боялся насмешек Мэриан) и решил воспринимать эти события не как препятствия, а как побуждение к дальнейшему действию. Поэтому я занялся чтением и письмами, пока после четырех дождь не утих достаточно для того, чтобы я мог выйти из дома без риска немедленно промокнуть до костей.
Как показали дальнейшие события, лучше бы я был суеверным и весь день просидел дома.
Мэйден-лейн — узкая улочка между Ковент-Гарденом и Стрэндом. Должно быть, я проходил здесь сотни раз по пути в театр и из театра; но я должен со стыдом признаться, что до сих пор едва замечал ее существование. Четно говоря, место это бедное, унылое и облезлое, но при этом не полностью заброшенное — два-три дома еще сохраняют остатки респектабельности, словно обноски нарядов, унаследованных от богатых соседей на Бекингэм-стрит или Вильерс-стрит. Но сегодня днем она выглядела совсем уныло; дождь смыл все, что не успели продать, с прилавков рынка Ковент-Гарден, и компании детей сидели в канавах, терпеливо строя горки из грязи, старых капустных листьев и треснутых фруктов. Когда я приближался к ним, они поворачивались и смотрели на меня, а потом, когда я проходил мимо, молча возвращались к своей игре.
Я знал, что у отца Тернера была цирюльня на углу Хэнд-корт, но существовал ли еще Хэнд-корт, и если да, то какой из полудюжины мрачных узких проходов (втиснутых то тут, то там между домами под странными углами, будто в результате действий некого гигантского зубного врача) мог к нему вести, я не представлял. Пока я искал, кого бы спросить, мой взгляд упал на девочку лет двенадцати или тринадцати, стоявшую чуть в стороне от остальных.
— Добрый день, — сказал я.
Она уставилась на меня, но ничего не ответила. Глаза у нее, как я заметил, были большие, карие с янтарными искорками. Темные волосы спутались, а на щеке было заметно грязное пятно, но если бы ее отмыть, переодеть и посадить в любой гостиной на Харли-стрит или Беркли-сквер, ее бы сочли красивой, и она вызвала бы одобрение всех дам.
Читать дальше