Джеймс Уилсон - Игра с тенью

Вместо…

Ночью меня разбудил звук отворяющейся двери. Комнату слабо освещал камин. Мимо огня прошел мужчина, остановился и посмотрел на меня. Всего лишь нечеткий силуэт, но я тут же его узнала, — хотя увидеть его здесь и в такое время было столь же странно, как посмотреться в зеркало и узреть вместо собственного лица — чужое.

— Уолтер? — спросила я.

Он не ответил. Мне показалось, что я сплю, и я потянулась за коробкой спичек, намереваясь зажечь лампу. Уолтер немедленно кинулся ко мне и накрыл мою руку своей:

— Нет.

— Почему? — удивилась я. — Уолтер, что ты делаешь?

Уолтер промолчал и, отвернувшись от меня, присел на мою кровать. Спустя мгновение его плечи сгорбились, голова упала, и он начал всхлипывать.

— Что произошло?

Уолтер подался вперед, обхватив голову руками, плача почти беззвучно.

— Что случилось?

Он хотел заговорить, но не мог выровнять дыхание. Я погладила его по спине.

— Расскажи!

Прошло с полминуты, прежде чем он произнес:

— Бессмысленно.

— Что бессмысленно?

— Жизнь.

— Твоя жизнь? Или моя?

— Вс… — начал он и тут же осекся, хватая ртом воздух.

— Ну вот! Ты довел себя до икоты, — сказала я ласковым голосом, которым, как я слышала, говорил и сам Уолтер, утешая плачущих детей.

Но вместо утешения я спровоцировала новый взрыв рыданий.

— Нет ничего бессмысленного, — заторопилась я, сменив тактику. — Ничего!

Но, не представляя, как продолжить это утверждение, я ощущала неловкость, словно врач, пытающийся исцелить рану, которую не видит.

Поначалу Уолтер не отвечал, а потом внезапно повернулся и склонил голову мне на грудь.

Так ребенок тянется к матери. Так муж тянется к жене.

И, будто мать и жена, я стала его успокаивать. Не раздумывая. Я прижала его голову к моей щеке. Я гладила его по волосам. Я шептала: «Тсс, ну же, ну».

Уолтер затих. Я подумала, что он заснул; но вскоре ощутила: его руки сомкнулись вокруг моего тела и стали ласкать меня, как никто еще не ласкал.

Господи Боже, и о чем я только думала? Что он не в состоянии причинить мне вред? Что вполне нормально, если брат ласкает сестру подобным образом?

Правда заключается в том, что я вообще ни о чем не думала. Я просто подчинилась некоему инстинкту, который дремал во мне всю предыдущую жизнь, а теперь пробудился и руководил мною. Я тоже ласкала Уолтера — как никого раньше не ласкала. Я не уловила, когда это началось, и не представляла, когда закончится. Мы оказались вне реальности, будто кто-то отделил нас от мира и поместил в особое пространство, где можно было действовать, не думая.

Пока Уолтер не начал стягивать с меня одеяло.

— Нет, — прошептала я.

Но он не остановился.

— Нет! — повторила я громче, пытаясь оттолкнуть его.

Однако Уолтер был сильнее меня. Через мгновение одеяла оказались на полу, а Уолтер уже рвал мою ночную рубашку.

— Уолт… — начала я, но Уолтер набросил на мои глаза сорочку и не давал сбросить ее.

— Разве ты не любишь меня? — прошептал он.

Я услышала, как его ботинки упали на пол; теперь он пытался раздеться. Однако он действовал только одной рукой, медленно и неловко, и вскоре, в неистовстве, забылся и снял с моего лица рубашку.

Все эти годы я звала его братом.

Но он — не мой брат. Он — …

Он пожирал меня глазами. И видел то, чего до сих пор не касался взгляд мужчины. Но он не походил на мужчину. Его рот стал мокрым. Он задыхался. Он походил на кошку, намеревающуюся начать трапезу.

Я хотела закричать, но зачем? Единственная помощь могла прийти от Дэвидсона. И как он будет оттаскивать от меня Уолтера?

Я молила:

— Уолтер! Пожалуйста!

Уолтер закрыл мне лицо волосами и тянул их так сильно, что я едва не задохнулась.

Я замолчала. Я боялась, что он меня поранит.

Тогда я не знала, какой смысл вкладывает Святое Писание в слово «одержимость». Я полагала, что это всего лишь замена слова «сумасшествие».

Однако Уолтер был одержим. Демон подменил его, овладел его желаниями и волей. Не тот демон, назначение которого — уничтожать невинность, доверие и надежду, но демоническое существо, которое вселяется в сумасшедшего и обращает его ко злу.

И он вселился не только в Уолтера, но и в меня.

Разве происходящее не стало адской пародией на мои собственные — пусть и невольные — мысли? Разве я, втайне от себя, не мечтала иногда о чем-то подобном и, пробуждаясь, не представляла на мгновение, что Уолтер — рядом? Я и жалела себя, и кляла собственную глупость — но не могла себя возненавидишь, ибо, страдая в одиночестве, я, как умела, следовала стезе нашего Спасителя и шла за ним, взвалив на себя крест. Он умер, дабы спасти мир, и смерть моего «я» ограждала от бед тех, кого я любила.