Питер Бенчли - Остров

– Хорошо. – Она сошла вниз и закрыла занавеску в дверном проеме.

Бургис взял с собой чемодан, полный книг. Дома у него едва хватало времени, чтобы читать что-то еще, кроме ежедневных газет и торговых журналов, так что в течение года он откладывал на отпуск кучи книг. Они все были в мягких обложках, занимали не много места, и их можно было выкидывать с легким сердцем. Бургису нравилось, что он может бросить чтение не понравившейся ему книги, прочитав не более двадцати-тридцати страниц, и швырнуть ее в море. “Загрязнение окружающей среды прозой”, – счастливо бормотал он, наблюдая, как промокшая книжка барахтается в кильватерной струе “Пайнафора”.

Он сел на корме, положив рядом ружье, и при свете небольшого фонарика стал читать “Драконы Эдема”.

Ночь была полна звуков: на берегу беспорядочно кричали и ухали птицы, в воде плескалась рыба, а на судне, внизу, слышалось сопение Эллен.

Бургис услышал всплеск неподалеку – негромкий, но потяжелее, чем всплеск рыбы. Он с любопытством посветил туда и увидел расходящиеся круги, как будто там что-то упало. Возможно, рыба выскочила из воды целиком и нырнула обратно. Он вернулся к Карлу Сагану и функциям правого полушария мозга.

Внезапно ему показалось, что корма опустилась – чуть-чуть, всего на несколько дюймов. Бургис повернулся, но еще до того, как его глаза успели приспособиться к темноте, вокруг его шеи обвилась тонкая веревка, которая перерезала все, кроме кости.

Когда его тащили спиной вперед и выбрасывали за борт, Бургис не чувствовал боли. Мгновенное недоумение, ощущение, что произошло что-то плохое, и – все.

Мужчина стоял на кокпите и слушал. С него капала вода. Он услышал похрапывание и отвел занавеску, закрывавшую дверной проход.

Эллен Бургис лежала на спине, укрывшись простыней, и глубоко дышала носом. Капля воды упала на ее лицо, в носу зачесалось. Она пошевелилась.

– Уже? – Эллен посопела носом, чтобы его прочистить, и ощутила Запах соленой воды, и еще... какой-то ужасный запах, как будто бы в трюме лежала мертвечина. Кто-то стоял возле нее, между койкой и дверным проемом, загораживая собой звезды.

– Уолтер?

– Прочтете молитву, мадам?

– Уолтер?!

Она попыталась сесть, но чья-то ладонь прижала ее голову к подушке. Перед глазами мелькнула тень.

Человек повернулся, чтобы уйти. Эллен протянула к нему руку и попыталась было заговорить – и только тогда поняла, что у нее перерезано горло.

На корме мужчина подобрал ружье и осмотрел его, поворачивая, со всех сторон. Система перезарядки была ему незнакома. Он подергал затвор, отвел его назад, вздрогнул, когда патрон выскочил из патронника и, крутясь, полетел в воду. Заглянув в патронник, он сосчитал оставшиеся патроны и закрыл затвор.

Держа ружье высоко в правой руке, он соскользнул с кормы и, работая, как ножницами, своими промокшими, обернутыми в шкуры, ногами, тихо поплыл по направлению к “Пенцансу”.

Спустя несколько минут два выстрела разнеслись над тихой водой и эхом отразились от утесов на берегу.

– Ой! – Юстин поднял глаза от журнала “Американский стрелок”. – Мама меня убьет!

Мейнард, сидя рядом с ним, ближе к проходу, закрыл папку, в которой были собраны все вырезки из “Тудей”.

– А что ты натворил?

– Мой урок игры на фортепиано. Я про него забыл.

– Когда?

– В двенадцать часов каждую субботу. Мейнард посмотрел на часы.

– Сейчас только девять сорок. Мы позвоним твоей учительнице из аэропорта. Она не будет сердиться.

– Это “он”. Мистер Яновски. Он не верит оправданиям.

– Он поверит мне. Я скажу ему, что у тебя тяжелый случай высыпания веснушек. – Мейнард улыбнулся своим воспоминаниям. – Я воспользовался таким предлогом, когда работал в “Трибьюн”, – у меня было ужасное похмелье. Сработало. Редактор решил, что у меня рак.

Но Юстин не успокоился.

– Ей все равно придется ему заплатить.

– Я ему заплачу, хорошо? Договорились?

– Не знаю, – Юстин покраснел. – Мама говорит, что твои чеки банк возвращает не оплачивая.

– Ах, она так говорит? Один дурацкий чек ничего не означает. Я заплачу твоему учителю, и этот чек будет в порядке. Идет?

– Идет.

– Хорошо. – Мейнард нахмурился. – Она не должна говорить тебе такие вещи.

– Она говорит, что плохой пример – это лучшая проповедь. Мейнард громко рассмеялся.

– Ну, вообще-то, “хороший пример – это лучшая проповедь”. Это сказал Бенджамин Франклин.

– Я не знаю. Но так не подходило.