Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры

– Ну что, идем? – раздался мужской голос. – Не хочу просидеть здесь всю ночь…

Внизу с тошнотворным скрипом открылась дверь. Маша подтянула ноги, сжавшись в комочек и укрыв русую голову капюшоном. Лицо оказалось прижатым к коленям, она старалась не дышать. Сумерки – вот единственное, что могло ее спасти. Время между волком и собакой – как встарь называли этот час французы. Все кошки становятся серы, все предметы – расплывчаты. Ты еще доверяешь своему глазу, но в смутном, как тусклый жемчуг, воздухе все обманчиво, как в забытьи, граничащем с кошмаром. Маша чувствовала, как пот заливает лоб. «Если они решат воспользоваться фонариком, я пропала». Луч фонаря легко выхватит деталь. Выступающий носок ботинка или блеск молнии на пуховике выдадут ее с головой.

Стонали, дрожа под тяжелыми шагами, ржавые ступени. Сквозь удары собственного сердца Маша слышала их прерывистое дыхание, потом – запах табака, лосьона после бритья. Кто-то протарабанил ножищами по железной площадке рядом, стал подниматься дальше. Но второй…

– Может, зря поднимаемся, нет их тут?! – сказал хриплый голос прямо Маше в ухо.

– Да где им еще быть-то?! – ответил первый. – Да и мужик с лодки сказал, они на маяк приехали. Давай двигай, совсем немного осталось.

– Ха, – загремела, завибрировав под тяжестью второго, площадка. – Там еще ступеней пятьсот!

Второй тоже начал подниматься наверх. Маша медленно выдохнула, будто толчками выпуская из себя воздух. У нее получилось – они прошли мимо: теперь надо дождаться, пока между ней и преследователями будет хотя бы четыре пролета – так они не смогут ни разглядеть ее внизу, ни расслышать за шумом своих шагов. Она осторожно высвободила ноги, чуть повела плечами и – замерла. Лодочник. Старик, одолживший им одеяло. Ждет ли он еще на пирсе? «Девушки хотели маяк посмотреть». – «Маяк? Отлично, мы их тогда и заберем. Сколько они тебе обещали за проезд? Держи давай. И чеши отсюда на свой Котлин». Маша представила себе этот диалог так явственно, будто он происходил у нее на глазах. Они остались без лодки и без возможности покинуть остров. Сердце оборвалось – их ждала зимняя ночь, заброшенный форт и игры в прятки. Игры, исход которых абсолютно ясен.

Старуха была ни при чем. Зря он переживал. Если бы тогда, в апреле, она рассказала, что знает, в Большом доме, его бы уже давно поймали. И расстреляли. Впрочем, это еще вполне может случиться. После он все думал, прикидывал без конца: а не сел бы он в тот день на троллейбус? Не решил бы пробраться поближе к дверям, а остался в глубине салона? Пронесло бы? Случайной ли на самом деле была эта встреча или еще одно звено той цепи: оплошность с Аллочкой, найденный в подвале труп, визит неизвестного военного к ним на квартиру неделей раньше, когда звонили Пироговым, а видеть хотели – его?

– Передайте прокомпостировать, – попросил его мужчина в шляпе, который вошел на Невском возле Театра комедии. И замер с талончиком в руке.

– Мы знакомы? – спросил он у мужчины, одновременно потревожив тетку в пуховой кофте у себя за спиной:

– Прокомпостируйте, гражданка!

Но мужчина ничего не ответил, а только смотрел, и тогда он стал пялиться на него в ответ. Они уже подъехали к Дому книги, когда он понял, КТО стоит перед ним. Но лейтенантик узнал его первым – впрочем, какой он теперь лейтенантик? Уж давно поди вырос в звании! Несмотря на допущенную ошибку. Да и как не проявить к лейтенанту снисходительности? В чем только душа держалась в ту далекую зиму? У него самого мало что осталось от юношеских щек – постарел, подрастерял в румяной свежести. А этот, после войны-то, гляди-ка, напротив, отъелся.

– Вы выходите? – спросил он.

– Я? – старый знакомец не отводил от него взгляда. – Нет.

Но, конечно, вышел. И шел за ним, не особо скрываясь, по Мойке, потом по Антоненко и Плеханова. Как он ни плутал, пытаясь «потеряться», сбить лейтенантика со следа, удалось ему это только на Пржевальского, в близких к Сенной проходных дворах. Мертвый от усталости, он добрел до дома, с ужасом осознавая, что его преследователь стал сильнее, опытнее. А он, напротив, постарел. Устал бояться. Дома в коридоре столкнулся с нарядной Пироговой.

– А мы сегодня с Алексеем Ермолаичем в БДТ пойдем, – сообщила ему соседка, пока он снимал в прихожей ботинки. Громко и четко, как диктор Ленинградского радио. Он поднял на нее взгляд: высоко взбитые волосы, синий, слишком обтягивающий костюм. Легкий запах алкоголя. Последнее время Пирогова ходила как в воду опущенная. Но тут, очевидно, встряхнулась: то ли билеты так подействовали, то ли выпитая втихаря, для настрою, рюмочка коньяка. Впрочем, ему-то какая разница?