Владимир Митюк - Грубые хроники. Роман из цикла «Пространство холода»

Здесь требуется комментарий – настолько ли счастливо? Однако прошёл года, полтора, два – и все возвратилось на круги своя. Только с какой точки зрения это воспринимать. И я, похоже, уже и не воспринимал, проснулся от необыкновенной тишины.

На часах было половина шестого. Что-то рановато. Тишина, только отблескивал не растаявший снег. Окна в домах напротив не светились. Кому охота вставать в несусветную рань? Разве что кто-то не успел лечь. Так вернее.

Я вышел на лоджию, накинув на себя куртку от шерстяного спортивного костюма. Лоджия много чем отличается от балкона, и застеклена ещё предыдущими хозяевами, я только подновил. Сел на табуретку, закурил привычно. Слишком рано, даже…

Несколько месяцев моя жизнь не представляла ничего интересного ни для таблоидов, ни для компетентных органов, ни для родственников. Разве что приезжавшая на каникулы дочка наносила дежурные визиты, но, увидев отца, ухоженного, не заброшенного, – и, главное, никаких следов другой женщины, успокаивалась. Наверно, у неё тоже были свои правила, и я не считал возможным вмешиваться.

Я по-прежнему придерживался заведённого ритуала, мои друзья к весне поотъелись, шерсть лоснилась, благодаря правительству работы прибавлялось, родственники все чаще навещали места захоронения, не забывая о четвероногих обитателях кладбища. Однако никто не отказывался от гостинцев.

***

– Послушай, ты откуда взялся?

Уже прошел месяц с того момента, как на кладбище появился новый холмик. Оградка ещё не была поставлена, могила не осела. Мелкий, облезлый щенок подошел ко мне, и робко повилял коротким хвостом. Он ещё много не знал. А что у меня есть? – Ничего, ах да, парочка бутербродов. Не съел на работе. Я открыл сумку – точного предка той, с которой хожу сейчас, положил бутерброды на опавшие листочки, и был немало удивлен тем, как быстро они были поглощены щенком. Наверное, он переоценил свои силы, ибо их хватило только на то, чтобы отползти под кустик, и заснуть.

Я же продолжил свою работу. Мне было необходимо убрать листья и комки глины, укрепить скамейку – но так, чтобы не повредили при установке памятника, договориться с местными гегемонами о столике. Мне сказали сведущие люди, что если установить самому, то никто не поручится за его сохранность. Но цену они не задирали, подозреваю, что привычно оценивали на глазок, с кого можно, сколько взять, и брали соответственно.

Может, именно потому, что и в тот, давний день, я не был подготовлен, как и в тот, с которого начал – ни лопатки, ни грабель, только какой-то скребок.

Походил вокруг, заметил, что кое-кто оставлял инструменты, а не забирал с собой. Нашлись и лопатка, и грабельки. Я нашел неподалеку незанятое место, и перекидал туда остатки глины. Выровнял землю, утоптал. Потом долго соскребал с ботинок прилипшие комья, почистил взятый взаймы инструмент и положил на место. Даже мне требуется отдых. Я присел на скамейку поблизости, достал из сумки бутылку пива, откупорил об оградку, сделал первый глоток и углубился в свои мысли. Щенок, наверное, слегка выспался, выполз из кустика, и снова подошел ко мне. Но, увы, у меня больше ничего не было. Я погладил собачонка, и чуть не забыл – каюсь, зачем пришел, отвлекся. Ба, уже половина девятого! Вот что значит приближение белых ночей.

Ладно, завтра надо запастись чем-то более существенным. И зайти купить лопатку. А куда ж я её уберу? Да вот, под кустик.

Малыш увязался за мной, но, по-видимому, боялся далеко отходить от своего обиталища. Едва я перешел ведомую только ему границу, как он развернулся и помчался стремглав в обратном направлении.

Я стал приходить на кладбище почти ежедневно. Теперь, кроме обычной работы по уборке – могу похвастать, что вскоре у меня был наведен почти идеальный порядок – я кормил щенка, уже откликавшегося на кличку Малыш. Приходил и другие особи, иногда и им обламывалось.

Возле моего, так сказать, места, поставили скамейку, не абы какую, но сидеть было можно, даже со спинкой, и столик. Я покрасил столик белой краской, а скамейку покрыл морилкой. Сначала работал, а потом садился и расслаблялся бутылочкой пива.

***

Против много, почти всего, я был абсолютно бессилен, и принужден следовать правилам, неизвестно кем установленным. И это раздражало. В дни церковных праздников, а мне приходилось проходить мимо церкви, я видел нищих, богомольных старушек, неопрятных попов – точнее, священнослужителей. И все они. Я не реагировал на просьбы подать копеечку, только покупал цветочки на посадку. Благодаря уходу они доживали до осени, иногда же их прореживали – подозреваю, те же личности, что потом продавали при входе. К сему факту я относился философски – годы, что говорить, непростые, и каждый выкручивался, как мог.