Александр Васильев - Из тьмы

«Что еще за „мелкий поджигатель“? – подумал Антон. – Старик бредит. Какого черта я вообще тут делаю? На что я, черт побери, надеюсь?»

От неожиданно накатившей на самого себя злости, на его глазах выступили слезы.

– Я тебя помню… Зачем ты сюда вернулся? – теперь голос старика больше походил на шелест – сухой и безжизненный.

– Что? – удивился Антон. – Как вы меня можете помнить? Столько лет прошло.

– Лет? – прошелестел Ларин. Его взгляд, казалось, сверкал под подернутой старческой мутью роговицей, от чего было сложно представить, что прячущийся за ними разум, сейчас бредит. – О, еще можно доказать, что это ваших рук дело… Ты и твои друзья… – он сделал пару еле заметных вдохов, потом продолжил: – Мне следовало сразу вас прижучить…

Старик замолчал, не сводя с него своих, наполнившихся жизнью глаз. Но только глаз, все остальное выглядело мертвым.

– Я не… – Антон помотал головой из стороны в сторону, отрицая все выше услышанное, словно его действительно могли обвинять в чем-то серьезном. – Не понимаю вас. Меня зовут…

– Антон… – выдохнул старик. – Ты сын Дмитрия Полевого…

Где-то внутри него разгорелся костер, обдавая жаром внутренности, а по коже поползли ледяные мурашки. Он думал, что этот иссохшийся старый хрен, без волос на покрытой бледными старческими блямбами голове, с торчащими из носа и ушей длинными жесткими волосами бредит. Но он назвал его имя и назвал имя его отца.

Но он так же назвал его поджигателем.

«Поджигателем чего?»

– Я не помню… – Антон замялся. Глаза старика сверкали, но рассудок явно бредил. – Я не знаю о чем вы говорите.

– Не помнишь, – на выдохе, практически бесшумно произнес Ларин.

Несколько секунд он молчал. На какое-то мгновение его глаза застлал туман, а веки прикрылись. Антон подумал, что старик заснул. А где-то в глубине, в очаге горящего в нем костра, мелькнула мысль, что к нему пришел не сон, а сама смерть.

Через приоткрытую дверь из коридора доносились голоса, но они тонули и разрывались в мечущемся разуме, склонившегося над кроватью мужчины. Мерно пикал дефибриллятор, снимающий электрическую активность увядающего восьмидесятидвухлетнего сердца, грудь над которым перестала вздыматься.

Антон сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в его ладони. Внутри все так же пылал огонь, а кожа обливалась холодным потом. Он просто стоял и смотрел на серое с заостренными чертами лицо, не выражавшее никаких эмоций, и слушал пиканье аппарата, ожидая появления мерзкого монотонного сигнала.

Грудь под простыней слабо приподнялась и практически незаметно опустилась.

Старик вернулся, вновь уставившись на него своим поблескивающим остатками разума взглядом.

– Тьма беспомощна, пока память спит, – прошелестел он. – Но я знал, что ты вернешься, маленький поджигатель.

– Какой поджигатель? О чем вы говорите? – в голосе Антона звучали нотки паники и раздражения. Старик явно бредил, но что-то в его словах, не давало ему покоя.

– Она заберет всех… я слышал, как она кричала… – глаза старика заблестели, а в уголках, переходящих в глубокие морщины, показались слезы. – Будь осторожен, мальчик… вам не стоило сжигать ее дом…

Он вновь замолчал, а грудь под простыней опала и застыла. И лишь мерный писк продолжал настаивать, что в этом теле еще теплится жизнь.

Антон качал головой из стороны в сторону, пытаясь понять услышанное и отрицая последние слова. Жар внутри взметнулся к горлу, а к затылку словно приложили лед. Он взглянул на свои руки: на левой ладони лежал коробок, а на правой спичка.

«Какого…»

Но видение исчезло, а его руки, с плотно сжатыми кулаками, висели вдоль тела.

– Твои родители… – прохрипел старик, казалось, что говорить ему стало сложнее. – Мне их жаль, сынок. Твоя мать была хорошей женщиной…

– Мои родители, – Антон зацепился за эту мысль, схватился, словно утопающий, за брошенный ему спасательный круг. – Сергей Петрович, скажите мне, как они погибли, почему, что произошло. Прошу, мне нужно знать. Вы там были, я знаю, я прочел газетную статью… Четырнадцатого августа, семьдесят восьмого года, когда со мной что-то случилось… вы пришли к нам домой и нашли моих родителей. Прошу, скажите мне…

Его голос сорвался, а из глаз потекли слезы. Он взглянул вниз и заметил, что крепко сжимает выглядывающую из-под простыни старческую руку. Костяшки его пальцев побелели от напряжения. А на кисти старика вздулись громадные вены, казалось, еще немного и они лопнут. И только собравшись с силами, он смог разжать уже занемевшие пальцы, отпуская тощую, словно птичья лапа, руку.