Эмилия Витковская - Небесное служение. Дева

– На колени. – Он постукивает ногой по бледно-голубому ковру.

Жар разливается по шее и щекам.

Он это видит и ухмыляется.

– У меня никогда не было девушки, которая не выполняла бы то, что ей сказали.

Дерьмо. Я не могу выделяться. Единственный способ, который может сработать, – это слиться с другими девушками.

Медленно опускаюсь на пол, не сводя глаз с ковра.

– Ближе. – Он протягивает руку и берет прядь моих волос, растирая ее между большим и указательным пальцами.

Я подхожу ближе. Он раздвигает колени шире и тянет меня за волосы.

– Ближе.

Я стискиваю зубы, но подчиняюсь, двигаясь, пока не оказываюсь между его ног, мое лицо на уровне его живота. Я не смотрю вниз.

– Как тебя зовут?

– Далила. Я вздрагиваю, когда он снова дергает меня за волосы.

– Какое твое настоящее имя?

Я смотрю на него.

– Далила.

Его ноздри раздуваются, а глаза расширяются. Я быстро опускаю взгляд.

– Ты отличаешься. – Он обеими руками гладит меня по волосам. – Я имею в виду, очевидно, ты выглядишь необычно. Альбинос или что-то в этом роде?

Меня так звали подлые дети с первого класса. Моя кожа и волосы – результат генетического дефекта, близкого родственника альбинизма, но ему не нужно об этом знать. Я всю жизнь сталкивалась с грубыми комментариями о моей странной внешности. Я могу справиться с его.

– Такие белые. – Он изучает мои волосы. – Как у феи.

Я остаюсь неподвижной и молча надеюсь, что он потеряет интерес, что внимательное изучение моих волос станет концом вечера и он оставит меня в покое.

Проходит еще несколько мгновений, затем он откидывается назад.

– Снимай платье.

Боже, это было так сложно сделать в первый раз в комнате, полной глазеющих мужчин. Теперь, в тихой комнате с одним мужчиной, это кажется бесконечно трудным.

Он постукивает по маленькой пряжке спереди на ремне.

– Ты узнаешь, что тебе нужно подчиняться мне. Каждый раз. Немедленно. Я сделаю тебе поблажку сегодня вечером, так как мы впервые вместе, но с этого момента, когда я говорю тебе что-то делать, ты делаешь это. Без колебаний. А теперь сними платье.

Мои губы дрожат, когда я наклоняюсь и вытаскиваю золотую ткань из-под колен, затем снимаю ее через голову. По моей коже пробегают мурашки, когда прохладный воздух щекочет тайные места, но я не буду плакать. Я бросаю ткань рядом с собой, затем снова смотрю на его живот, хотя теперь мои глаза прикованы к блестящей серебряной пряжке.

– Хорошая овечка. – Он прижимает указательный палец к моему подбородку и переводит мой взгляд на свое лицо. Квадратная челюсть, острый нос, полные губы, темные волосы и непроницаемые глаза – он красив. Я предполагаю, что сатана тоже красив.

– Каждый раз, приходя в гости, я ожидаю, что ты немедленно разденешься и преклонишь передо мной колени. Ты не задаешь вопросов. Ты не сомневаешься. Понимаешь? – Его взгляд скользит по моим губам.

– Да.

– Хорошо.– Он отпускает мой подбородок, и я снова смотрю в пол.

Он цокает языком.

– Не прячься от меня. Всегда смотри мне в глаза, когда я говорю с тобой.

– Но Сестры сказали нам никогда не…

– Когда мы находимся в этой комнате, мы делаем это по-своему. – Он бросает взгляд на вентиляционное отверстие в потолке, затем снова сосредотачивается на мне. – Я твой Защитник. Я бы никогда не сбил тебя с пути.

Я снова встречаюсь с его взглядом, чувствуя, как его вес опускается на меня, унося меня в бездну, полную темных фигур и движущихся теней.

– Хорошая овечка. – Ухмылка играет на его губах. – А теперь открой рот.

Я не заплачу. Я не заплачу. Я открываю.

Он хмурится.

– В следующий раз быстрее. И шире.

Я раздвинула челюсти, отрывая губы от зубов.

– Лучше. – Он скользит двумя пальцами мне в рот, надавливая на мой язык. – Ты когда-нибудь раньше брала мужчину в рот?

Я слегка качаю головой.

Его ухмылка расцветает:

– Лжешь.

Паника грозит сжать мне горло. Попадание в монастырь требовало девственности. У меня это было в техническом смысле, что якобы «подтвердилось» на экзамене, обязательном для всех абитуриентов. Девственница? Да. Святая? Нет.

– Сколько членов ты отсосала, ягненок? – Он надавливает сильнее, его пальцы скользят ближе к моему горлу.

Я задыхаюсь, но он не убирает пальцы. Мое ущелье усиливается, больше от воспоминаний, чем от всего, что он со мной делает.

– Сколько?

– Один, – говорю я.

– Один? – Кажется, удовлетворенный, он отступает. – Оставь рот открытым.