Ширли Джексон - Мы всегда жили в замке

Не важно, сколько народу собиралось в продуктовой лавке – меня-то всегда обслуживали немедленно. Мистер Элберт или его бесцветная жадная супруга поспешно выбирались из того угла, где они прятались в своем магазине, чтобы продать мне все, что я хотела. Иногда, во время школьных каникул, если им помогал старший сын, они бежали на подмогу мальчишке – чтобы обслужить меня поскорее. А однажды какая-то маленькая девочка, явно чужая в городе, подошла ко мне слишком близко, и миссис Элберт оттолкнула ее так грубо, что девчонка вскрикнула, после чего последовала минута гробовой тишины; все, кто был в лавке, выжидали, пока миссис Элберт не наберет в грудь побольше воздуха и не задаст коронный вопрос – «что-нибудь еще?». Я всегда стояла неподвижно и прямо, как струна, когда ко мне приближались дети, потому что боялась их. Боялась, что они могут до меня дотронуться, и тогда их мамаши ринутся на меня, точно стая когтистых коршунов. Вот картина, которая всегда была в моем мозгу – птицы, клином бросающиеся с неба, атакующие, терзающие мою плоть острыми, как бритва, когтями. Сегодня мне нужно было купить для Констанс целую кучу всего, и я обрадовалась, когда увидела, что в магазине нет детей, да и женщин немного. Еще одна удача, подумала я, и сказала мистеру Элберту:

– Доброе утро.

Он кивнул в ответ; не мог же он совсем не поздороваться со мной, и все-таки женщины в магазине уставились во все глаза. Я повернулась к ним спиной; но чувствовала, что они застыли там, сзади, кто с консервной банкой, кто с полупустым пакетиком печенья или головкой салата в руках. Ждали, пока я не уйду, не растворюсь за дверью магазина, чтобы вновь заговорить да заняться, наконец, своими делами. Где-то там, сзади, была миссис Донелл; я заметила ее, когда заходила сюда. Интересно, подумала я – меня всегда занимал этот вопрос, – не пришла ли она нарочно, когда узнала, что я направляюсь в бакалею, потому что она всегда пыталась что-то сказать. Одна из тех немногих, кто норовил со мной заговаривать.

– Цыпленка для жарки, – сказала я мистеру Элберту, и его жадная жена открыла холодильник в дальнем углу магазина, вытащила цыпленка и стала заворачивать. – Ногу ягненка, не очень большую, – продолжала я. – В первых числах весны дядя Джулиан всегда требует жареную баранью ногу. – Зря я это сказала, конечно, зря. По магазину пронесся общий вздох, все равно, как если бы они закричали. Я могла бы заставить их разбежаться перепуганными кроликами – подумала я, – если бы сказала, чего хочу на самом деле. Но они все равно столпились бы снаружи, за витриной, и продолжили бы меня разглядывать.

– Лук, – вежливо сказала я мистеру Элберту. – Кофе, хлеб, муку. Грецкие орехи и сахар; сахар у нас почти весь вышел. – За моей спиной послышался тихий нервный смешок, и мистер Элберт бросил быстрый взгляд поверх моего плеча, а потом уставился на гору пакетов, которые успел собрать на прилавке. Через минуту миссис Элберт принесет заказанные мною курицу и мясо, уже завернутые в бумагу, и положит рядом со всем прочим. Поэтому я обернусь только когда буду готова покинуть магазин.

– Две кварты молока, – продолжала я, – полпинты сливок, фунт масла. – Харрисы перестали привозить нам молочные продукты шесть лет назад, и теперь мне приходилось носить масло и молоко из бакалеи.

– И дюжину яиц. – Констанс забыла включить яйца в список, но дома осталось всего два яйца.

– Коробку арахисового печенья, – закончила я; сегодня вечером дядя Джулиан будет болтать и рассыпать крошки над бумагами, а потом ляжет спать с липкими пальцами.

– И то правда, у Блэквудов всегда был отличный стол. – Это был голос миссис Донелл, она, похоже, стояла прямо у меня за спиной. Кто-то захихикал, кто-то зашипел «тише». Я ни разу не обернулась; достаточно уже было чувствовать, как они все столпились у меня за спиной. Не хватало еще смотреть в их плоские серые лица и ненавидящие глаза. Хоть бы вы все сдохли, подумала я. Жаль, нельзя сказать это вслух! Как говорила Констанс – «никогда не давай им понять, что ты их боишься. Если будешь обращать внимание, станет только хуже». Наверное, это правда, однако мне хотелось, чтобы они сдохли. Я была бы рада в одно прекрасное утро зайти в бакалею и увидеть, как все они, даже Элберты и дети, лежат на полу и умирают, корчась и крича от боли. А я бы бросилась к полкам, набивая сумку всем, что душе угодно, переступая через лежащие на полу тела. Может быть, еще и пнула бы миссис Донелл перед тем, как идти домой. Я не стыдилась подобных фантазий; жаль только, что они не сбудутся. «Это неправильно, что ты их ненавидишь, – говорила Констанс. – Ненависть лишь делает тебя слабее». Но я все равно их ненавидела и не понимала, зачем им вообще понадобилось существовать на свете.