Монс Каллентофт - Смотри, я падаю

Черный бассейн.

Пропасть, о которой говорил Кант.

Бассейн и на самом деле кажется бездонным. Вокруг стоят шезлонги из нержавейки с мягкими светло-лиловыми матрасами и подушками-сидушками.

Темная комната с черными диванами за высокими стеклянными дверями, прямо напротив вездесущего моря. И небо, которому мешает встретиться с морем четкая белая линия горизонта, которая, кажется, умышленно держит разделенными землю и воздух.

И здесь картины на стенах. Серия из четырех портретов Мерилин Монро в разных оттенках зеленого работы Энди Уорхола. Слева лестница, ведущая на второй этаж, где они сидели с Петером Кантом.

Тим колеблется. Подняться по лестнице в гостиную? Или пройти мимо бассейна. Там открыта дверь в сад, и он догадывается, что она ведет в супружескую спальню и там, вероятно, что-то происходит между Наташей и тем, с кем она приехала, если это была она. Но она и ее спутник вполне могут быть и наверху, в кухне, делать салат, поджаривать кусок лосося.

Он ничего не знает о Петере Канте. О Наташе, об их жизни. Ему надо быть настороже, но он и так всегда начеку.

Петер Кант.

Его сдержанное отчаяние. Переменчивость, взмах рукой.

Этот дом заполнен произведениями искусства, которые стоят миллионы, его машина, все его имущество. Его одежда и обувь, которые сам он наверняка считал «приглушенным» стилем, на самом деле были типичными для немцев – обитателей этого района и явно демонстрировали наличие денег.

Тим быстро идет вдоль бассейна. Никакого смысла прятаться. Невозможно пробраться с одной стороны бассейна на другую так, чтобы тебя не заметили, если вдруг кто-то появится в комнате с черными диванами.

Он приближается к открытой двери.

Слышит звуки.

Стукач.

Ему придется это сделать, он уже слышит. Осторожно подходит к двери, заглядывает и видит их. Двоих, занимающихся любовью. Спина женщины в нескольких метрах от него, Наташа Кант, должно быть, это она, верхом на молодом мускулистом мужчине. Они оба стонут, но во всем акте присутствует какая-то сдержанность, настороженность. Он вынимает камеру, фотографирует их на белой простыне, в белой комнате, на белой кровати, над которой Петер Кант повесил белые монохромные картины.

Это Наташа?

Она движется быстрее, стонет громче, соскальзывает с мужчины, поворачивается, и Тим пугается, что она его увидит, но замечает, что он инстинктивно сдвинулся назад и попал в «слепой угол» за гардиной. Он их видит, а они его нет.

Она еще красивее, чем на фото. Светлые волосы блестят, лицо приобрело еще более четкие контуры, но стало мягче. В ее чертах нет никакого диссонанса. Только гармония. Мужчина садится. У него именно такое лицо, какие нравятся женщинам, похож на Райана Гослинга, подбородок, рот и брови – три горизонтальные линии, а нос – четкая вертикаль. Рыжеватые волосы зачесаны назад, коротко выстрижены над ушами. Наташа становится на четвереньки, и он входит в нее сзади. Начинает толчки медленно и мягко, потом быстрее, жестче.

Он закрывает глаза, кажется, что думает о чем-то постороннем, или, напротив, присутствует в полной мере, так, как никогда и ни с кем ему не удавалось, кроме как с Ребеккой, и нет надежды, что получится с кем-нибудь другим.

Потом они оба ложатся на бок, и лицо Наташи видно совершенно отчетливо.

Тим фотографирует, приостанавливается и вдруг видит в ней Эмму, кончик носа задран чуть наверх, и это вызывает в нем ощущение, будто он стоит перед душой в свободном полете, смотрит на человека, который чего-то хочет от своей жизни. Человека, который не ждет, а действует, может уловить случай, который ему предоставляется. Но Наташа пассивна и, скорее, разрешает акту произойти с ней, чем управляет им. А он не на все сто уверен, невинна Эмма или нет, не хочет думать об этом, никогда, черт побери эту клятую работу, но я вынужден, мне нужны эти гребаные деньги, и это еще лучшее из того, что предлагают. Он отворачивается, а когда смотрит опять, то больше не видит Эмму. Только Наташу.

Я могу идти.

У меня есть все, что необходимо.

Все для того, чтобы предать двух любящих.

Я могу оставить их в покое, и пусть занимаются любовью дальше.

Но он остается.

Он всегда был немножко вуайерист, он перестал фотографировать и просто смотрит, ждет эффекта. Хочет знать, повлияет ли это на него, почувствует ли он возбуждение, но ничего не происходит. И тогда он понимает, что ему хочется подглядывать только за Ребеккой. Когда она принимает душ, загорает голышом на заднем дворе дома, который они снимали в архипелаге. И она знала, что он на нее смотрит, ей нравилось, что он такой домашний вуайерист, любительский эксгибиционист. Они об этом иногда шутили, когда допивали вторую бутылку вина в пятницу после обеда, после блюд «такос», после цыпленка в духовке или что еще можно считать наградой после рабочей недели.