Калеб Карр - Алиенист

Я провел еще около получаса над вечерними газетами, затем написал записку Саре и Маркусу, указав, где им следует нас искать. Оставив ее на входной двери, я достал из элегантной керамической стойки маркиза Каркано свою прогулочную трость и вышел на улицу, окунувшись в теплый весенний вечер настолько Жизнерадостно, насколько это вообще возможно для человека, проведшего весь день среди крови, насилия и убийств.

На Бродвее царило веселье: магазины в расчете на вечерний наплыв покупателей не закрывались допоздна. Еще не стемнело, но у «Маккрири», похоже, до сих пор работал зимний режим освещения: витрины светились призывными маяками, предлагая удовлетворить любые прихоти спешащих мимо толп. Хотя вечерняя служба завершилась, у церкви Милости Господней еще не разошлись прихожане, и легкое платье их свидетельствовало о неумолимом и долгожданном наступлении весны. Под аккомпанемент тросточки, постукивавшей о мостовую, я свернул на север, предвкушая хоть несколько минут провести в мире живых по пути в одно из лучших мест на свете.

«Папаша» Брюбахер был из тех gemutlich [20] рестораторов, кто неизменно рад видеть завсегдатая. Он создал лучший в Нью-Йорке винный и пивной погреб, а с террасы его заведения, тянувшейся напротив восточной стороны Юнион-сквер, идеально было наблюдать за горожанами, несмешно прогуливающимися в парке под лучами солнца, опускающегося за крыши 14-й улицы. Хотя причина, по которой это место облюбовали повесы, вроде меня, была куда прозаичнее. Когда по Бродвею пустили первые трамваи, неизвестный кондуктор вбил себе в голову, что если на змейке путей, пролегавших вокруг Юнион-сквер, его транспорт пойдет не в полную скорость, вагон может потерять контактный провод. Его наивные коллеги по линии купились на эту ничем не подтвержденную теорию, и вскоре за участком Бродвея вокруг парка закрепилось название «Петля Мертвеца», ибо ни дня не проходило без того, чтобы незадачливый пешеход или седок не оказался под грохочущими колесами трамвая. Терраса Брюбахера предоставляла идеальный обзор происходящего на этом отрезке, и у посетителей давно вошло в привычку, заслышав приближение очередного «джаггернаута», заключать между собой пари на вероятность человеческих жертв. Размеров эти ставки порой достигали весьма внушительных, и мукам совести в случае действительной аварии никак не удавалось изжить игру. Вообще-то частота происшествий и, следовательно, масштабы игры достигли таких пропорций, что «Брюбахер» заслужил кличку «Надгробия» и стал обязательным пунктом паломничества для любого приезжего, считающего себя азартным человеком.

Едва я пересек 14-ю улицу и ступил на мощеный островок к востоку от Юнион-сквер, служивший пристанищем великолепной конной статуе генерала Вашингтона работы Генри К. Брауна, до меня тут же донеслись привычные вопли с веранды Папаши Брюбахера:

– Двадцатку на то, что старуха не успеет!

– Вы ставили на отходную, а ему всего-то ногу отхватило! Предвкушая игру, я ускорил шаг и, совершенно неподобающим приличному джентльмену манером перескочив увитую плющом ограду террасы, приземлился за столиком в кругу старых приятелей. Заказав себе литр темного «Вюрцбургера», увенчанного шапкой пены, густой, как взбитые сливки, я приподнялся ровно настолько, чтобы обнять старину Брюбахера, и наконец самоотверженно вступил в игру.

К тому времени, когда вскоре после семи на веранде показались Крайцлер и Люциус Айзексон, я успел стать свидетелем двух почти смертельных происшествий, едва не постигших пару нянь с колясками, а также эффектного столкновения трамвая с дорогим ландо. В разгар дебатов о том, следует ли считать последнюю аварию аварией, я с некоторым облегчением сбежал в дальний угол террасы к своим друзьям, уже успевшим заказать по бутылочке «Дидесхаймера». Однако дебаты, в которые оказались погружены Крайцлер и Люциус, касались функционирования различных секций мозга и были ничуть не веселее. Но с отдаленным громыханием нового трамвая игроки оживились, и я сразу поставил все содержимое своего бумажника на проворство торговца фруктами. И тут поднял голову и прямо перед собой увидел Сару и Маркуса.

Я открыл было рот, чтобы предложить им присоединиться к забаве, тем более что тележка торговца выглядела изрядно перегруженной, и шансы у всех игроков были равны, но разглядев их лица – глаза у Маркуса совершенно дики, а сам он изрядно возбужден, Сара же, напротив, бледна и подавлена, – я сообразил, что стряслось нечто из ряда вон выходящее и спрятал Деньги.