Калеб Карр - Алиенист

Но тут фортуна улыбнулась нам – по возвращении в отель нас встретил клерк с телеграммой. Она была отправлена из форта Йейтс, причем, судя по всему, тотчас по прибытии Айзексонов на место. Текст был краток, но беспрекословен: ВЕРСИЯ ВЕСКАЯ. РАЗРАБАТЫВАЙТЕ.

Рассвет мы встречали уже в поезде, мчавшем нас в Нью-Йорк, где мы планировали навестить № 808 по Бродвею, а уж потом отправляться дальше в Ньютон. Предпринять что-либо конструктивное в Вашингтоне представлялось решительно невозможным – мы даже заснуть толком не могли после того, как нам одобрили курс следствия. Путешествие на север, по крайней мере, могло удовлетворить жажду действий, и мы надеялись хоть на несколько часов немного расслабиться. Мысль об этом согревала нас при посадке, но едва я смежил веки в темном купе, какое-то смутное неспокойствие заставило меня встряхнуться. Я зажег спичку в попытке рационально-то объяснения этому нелепому страху. Напротив обнаружился Крайцлер, молча глазевший в окно на пролетавшие мимо ночные ландшафты.

– Ласло, – тихо сказал я, настороженно изучая его распахнутые глаза в неровном оранжевом свете спички. – Что случилось, что с вами?

Косточкой левого указательного пальца он потер себе губы и пробормотал:

– Больное воображение.

Я зашипел от неожиданности – спичка догорела мне до пальцев. Проводив падающий уголек взглядом, я вопросил сгустившийся мрак:

– Какое еще воображение? О чем вы?

– «Я лично про такое читал и знаю, что это правда», – процитировал он письмо убийцы. – Вся эта история с каннибализмом. Мы решили, что она объясняется патологически болезненным воображением и впечатлительностью.

– И?

– Картинки, Джон. – ответил Ласло, и хотя я по-прежнему не видел его лица (равно как и всего остального в купе), голос его звенел как струна. – Снимки изувеченных переселенцев. Мы предположили, что человек этот в какой-то момент жизни оказался на фронтире. и только личный опыт мог предоставить ему модель нынешних зверств.

– То есть вы хотите сказать, такой основой могли послужить дагерротипы Виктора Дьюри?

– Для кого-то, может, и нет. Но для этого человека с его впечатлительностью, вызванной в раннем детстве насилием и страхом… Помните первое, что нам пришло в голову насчет каннибализма: возможно, он где-то об этом читал или слышал, вероятно – еще ребенком. Разве фотографии не могут произвести гораздо более экстремальное воздействие на человека с таким маниакальным и болезненным воображением?

– Полагаю, это возможно. Вы имеете в виду пропавшего брата.

– Да. Яфета Дьюри.

– Но зачем кому-то понадобилось такое показывать ребенку?

– «Грязнее красномазого»… – рассеянно ответил Крайцлер.

– Прошу прощения?

– Я не уверен, Джон. Возможно, он наткнулся на них совершенно случайно. Или их использовали в воспитательных целях, я не знаю. Надеюсь, ответы мы найдем в Ньютоне.

Я несколько задумался, а потом вдруг обнаружил, что моя голова сама собой рухнула на сиденье, где я лежал.

– Что ж, – сказал я, сдаваясь на милость головы, – если вы не отдохнете, Ласло, боюсь, вы вряд ли сможете с кем-нибудь внятно разговаривать – в Ньютоне или иных местах.

– Знаю, знаю, – отозвался Крайцлер и поерзал на своем сиденье. – Но вот что меня поразило…

Следующее, что я помню, – вокзал Гранд-Сентрал, который немилосердно разбудил нас хлопающими дверьми купе и грохотом багажа о стенки. Богатая событиями ночь не пошла нам на пользу, и мы вывалились из поезда в гнетущее пасмурное нью-йоркское утро. Поскольку Саре быть в штаб-квартире еще рано, мы почли за лучшее разъехаться по домам, с тем чтобы встретиться в № 808, когда будем чувствовать себя (и, надеюсь, выглядеть) более по-людски. Лично я еще пару часов поспал, затем принял восхитительную ванну на Вашингтон-сквер и чинно позавтракал в обществе бабушки. Облегчение, слава богу, наступившее у нее после казни доктора ГТ. Холмса, я заметил, начало потихоньку изнашиваться: за завтраком она нервно проглядывала «Таймс» в поисках очередной смертельной угрозы, которая могла бы занять пустоту, образовавшуюся в ее тихих домашних вечерах. Я позволил себе вольность указать ей на неразумность подобных устремлений, на что удостоился лаконичной отповеди: в правила моей бабушки не входит привычка следовать советам тех, кто считает подобающим совершать общественное самоубийство, появляясь уже не в одном, а в двух городах в компании «этого доктора Крайцлера».