Калеб Карр - Алиенист

– Отлично. – Он уже направился к выходу – и тут хлопнул себя по карману, похоже, что-то вспомнив. – Да, Джон, чуть не забыл… Тебя только фронтир интересует, правильно? – Он достал из кармана сложенный лист.

– Правильно. А что?

– Да ничего. Странная штука… Нашел вчера вечером после твоего ухода. – Он кинул бумагу мне на стол. – Но это пустышка, наверное, место действия – штат Нью-Йорк. Тебе же с кровью надо? Я уже вчитывался в текст.

– Что?

– На ланч – стейк с кровью? Есть одно прекрасное место на Холме. И пиво достойное.

– Отлично.

И Хобарт устремился прочь за хорошенькой архивисткой. прошедшей мимо моего стола. Через несколько секунд со стороны ближайшей лестницы до меня донесся негодующий писк юной особы, шлепок и сдержанный вопль боли. Старина неисправим, хмыкнул я про себя и откинулся на спинку стула, чтобы внимательнее изучить документ.

В нем описывалась любопытная история священника по имени Виктор Дьюри и его жены. В 1880 году несчастных нашли убитыми в их скромном жилище неподалеку от городка Нью-Полс в штате Нью-Йорк. Если верить выписке, тела были «самым грязным и дичайшим образом разодраны на кусочки». Преподобный Дьюри в свое время был миссионером в Южной Дакоте, где, очевидно, нажил себе врагов среди индейских племен. Именно такой вывод сделал констебль, составлявший документ: решил, что все это дело рук отряда озлобленных индейцев, посланного их вождем на Восток во исполнение чудовищной мести. Такая «дедукция» опиралась на письмо убийц, найденное на месте преступления: те якобы объясняли свои действия и утверждали, что забрали с собой сына убитой пары, с тем чтобы вырастить его в племени. Рассказ и впрямь был мрачноват – поимей он место дальше к Западу, данные бы нам пригодились. Я отложил бумаги, но уже через несколько минут поймал себя на том, что вновь перечитываю эти строки, раздумывая, не ошиблись ли мы с географией?… Впрочем, в итоге я решил, что разумнее будет обсудить это с Крайцлером, и на том листок перекочевал в мой карман.

Остаток дня принес с собой всего два дела, могущих как-то продвинуть наше расследование. В одном говорилось о группе детей, во главе с учителем жестоко зарезанных прямо на уроке в какой-то глухой школе; в другом приводилась история еще одной семьи, жившей в прериях и павшей жертвой некоего нарушенного договора. Осознавая, что две находки – весьма скудная пла-та задень под землей, я нацелился на отель «Уиллард», надеясь, что Крайцлеру сегодня повезло больше. Однако улов моего друга тоже составили всего несколько имен солдат, служивших в западных частях в искомый промежуток и переведенных в столичный стационар в связи с жестоким и нестабильным поведением. Обнадеживало, что у всех наличествовали те или иные лицевые увечья. Но из всего скромного списка лишь один человек проходил по возрасту – ему было около тридцати. Садясь за ужин, Крайцлер протянул мне документы, касавшиеся этого единственного кандидата, а я в ответ передал ему рапорт о деле Дьюри.

– Родился и вырос в Огайо, – сказал я, пробежав глазами находку Крайцлера. – Значит, должен был долго прожить в Нью-Йорке после демобилизации.

– Верно, – отозвался Крайцлер, разворачивая мой лист и нехотя глотая крабовый суп. – Но тут загвоздка в том, что из Сент-Элизабет его не выпускали до весны 91-го.

– Быстро выучился, – кивнул я. – Но это возможно.

– Кроме того, меня не впечатляет его травма. Длинный шрам через правую щеку, пересекает губы.

– Ну и что? По-моему, смотрится отвратительно.

– Но это очень похоже на боевое ранение, Мур, что не соответствует нашей теории о детской психической травме…

Тут его глаза широко распахнулись и он опустил ложку, дочитывая мой документ. Потом медленно перевел взгляд на меня и тихим голосом, полным сдержанного возбуждения, спросил:

– Где вы это взяли?

– Хобарт принес, – недоуменно ответил я, откладывая дело солдата из Огайо в сторону. – Сказал, что обнаружил вчера вечером. А что?

Стремительно Ласло выхватил из внутреннего кармана сюртука еще несколько листков, расправил их на столе и решительно подвинул ко мне.

– Замечаете что-нибудь?

На это ушло несколько секунд, но я заметил. Вверху первого листа – еще одной истории болезни из госпиталя Сент-Элизабет – имелась графа, озаглавленная МЕСТО РОЖДЕНИЯ.

И в ней были нацарапаны слова: «Нью-Полс, Нью-Йорк».

Тот самый человек, о котором они нам писали в самом начале? – спросил я. Крайцлер энергично кивнул.