Калеб Карр - Алиенист

Однако от вожделенного отдыха меня отделяла единственная загадка. Сара сопровождала нас до самой платформы, где уже разводил пары вашингтонский экспресс. Крайцлер до последней минуты засыпал ее инструкциями касательно связи и прочего, рекомендациями, как обращаться со Стиви, пока нас не будет, и советами, чем занять Сайруса после того, как гиганта наконец выпишут из больницы. Но вот раздался оглушительный гудок и следом – писк кондукторских дудок, созывавших пассажиров занимать места. Я отвернулся от своих компаньонов, рассчитывая, что сейчас поимеет место сиена трогательного прощания, но Крайцлер и Сара позволили себе одно – товарищески пожали друг другу руки, после чего Ласло ринулся мимо меня в вагон. Я замер, не веря своим глазам, и вид мой был столь живописен и красноречив, что Сара не удержалась от легкого смешка.

– Бедный Джон, – сказал она, тепло меня обнимая. – Еще пытаешься расставить все по полочкам? Не переживай, однажды ты все поймешь. Только не вздумай опять терзать себя из-за теории вероотступника. Скоро тебе в голову придет новая идея.

С этими словами она легонько подтолкнула меня к поезду, который уже трогался, лязгая, урча и надсадно сипя.

Крайцлер позаботился о том, чтобы мы ехали в купе первого класса, так что я сразу же растянулся на одном сиденье, отвернувшись к оконцу и преисполнившись намерения удушить в себе все любопытство касательно поведения моих друзей сном. Ласло же извлек из недр своего багажа «Лунный камень» Уилки Коллинза, одолженный ему Люциусом Айзексоном и с головой ушел в чтение. В раздражении я натянул кепи на лицо и нарочито захрапел, не успев еще толком уснуть.

Я пребывал в беспамятстве порядка двух часов, а проснувшись, узрел сочную зелень пастбищ Нью-Джерси, стремительной лентой бежавших за окном. От всей души потянувшись, я отметил, что от утреннего дурного настроения не осталось и следа: я был голоден и доволен жизнью. На противном сиденье вместо Крайцлера обнаружилась записка, в которой он сообщал, что отправляется в вагон-ресторан занимать нам столик для ланча. Я торопливо привел себя в порядок и устремился по его следам, вовсю готовый к преломлению хлебов.

Остаток нашего пути прошел на ура. Фермерские угодья северо-востока в конце мая живописны как никогда – они служили великолепной декорацией к лучшему ланчу, который я когда-либо вкушал в поезде. Крайцлер тоже пребывал в приподнятом настроении так что, пожалуй, впервые за долгое время нам удалось обсудить что-то помимо дела. Мы побеседовали о грядущих национальных политических съездах (республиканцы назначили свой на июнь в Сент-Луисе, демократы должны были подтянуться позднее летом, в Чикаго), затем поделились мнениями насчет одной статьи в «Таймс», где утверждалось, что на Гарвард-сквер разыгрался самый настоящий бунт, когда бейсбольная команда нашей альма-матер натянула нос Принстону. Затем Крайцлер чуть не подавился десертом, добравшись до заметки, где говорилось, что Генри Эбби и Морис Грау, импресарио «Метрополитэн-Оперы», официально признали банкротство своей труппы и огласили общую сумму задолженностей – она составила порядка 400 000 долларов. Самообладание Ласло немного восстановилось, когда он обнаружил еще одну заметку: сообщалось, что группа «частных покровителей» (вне сомнений, возглавляемая нашим вчерашним радушным хозяином) возлагала на себя обязательства в скором времени снова поставить труппу на ноги. Первым шагом в этом служил дорогой бенефис – «Дон Жуан», премьера которого была намечена на 21 июля. Мы единодушно постановили, что такое событие ни за что нельзя пропустить, в каком бы состоянии ни находилось на тот момент наше следствие. Мы прибыли на симпатичный вашингтонский вокзал Юнион-Стейшн ближе к вечеру, а к обеду уже расположились в чрезвычайно комфортабельных апартаментах импозантного викторианского сооружения на углу Пенсильвания-авеню и 14-й улицы – отеля «Уиллард». Из окон четвертого этажа открывался великолепный обзор наших правительственных зданий. За несколько минут я вполне мог бы прогуляться до Белого дома и поинтересоваться у Гровера Кливленда, как же его угораздило дважды в жизни выпустить из рук столь дивную резиденцию [26]. Я не бывал в столице со времен одновременной неожиданной кончины моей карьеры политического репортера и помолвки с Джулией Пратт. И только стоя у окна своего номера в «Уилларде» и озирая изумительную панораму Вашингтона теплым весенним вечером, я вдруг осознал, насколько перерос свою тогдашнюю жизнь. Меланхолическое открытие – и мне оно не понравилось ничуть; чтобы избавиться от печали, я отыскал телефон и нанес звонок Хобарту Уиверу, моему старому собутыльнику, а ныне – довольно высокопоставленному функционеру Бюро по делам индейцев. Он до сих пор пребывал на рабочем месте, и мы договорились встретиться вечером в ресторане отеля.