Николай Старообрядцев - Белый цветок

Тут наконец явился заказ. Обжигаясь чаем и роняя на пол крошки, я проглотил принесённое, вытер руки смятой газетой и отправился в путь.

Я стоял на крыльце дома, в котором жил Алексей. Стены двухэтажного барака, уходя в обе стороны от подъезда, терялись в сгустившемся мраке. Тусклый свет лампочки, висевшей на крыльце, скупо освещал начало коридора, ведущего к комнатам первого этажа, и первые ступени лестницы, которая вела во второй этаж. Там располагалась комната Алексея. Едва освещённое крыльцо и чёрная дыра, в которую уходила лестница на второй этаж, составляли ощущение запутанного пространства – будто восхождение по лестнице вверх является сошествием в подземелье. Преодоление грязной трубы коридора, прикосновения к шершавым стенам, отдёргивание руки то от чего-то мокрого, то отвратительно шевелящегося и наконец комната – третья по счёту во втором этаже, так же тускло, но уже как-то тепло освещённая, отнюдь не тёплая, но уже сухая.

Алексей курил трубку. Бледный дым струился из трубки и спутывающимися лентами поднимался вверх. Разбиваясь о низкий потолок, он сплошной пеленой покрывал тесный прямоугольник комнаты, наполняя его вязким раствором, в котором, казалось, только и мог существовать Алексей. Он то сидел в глубоком кресле, покрытом истёртой искусственной кожей, то вдруг вскакивал и, шевеля усами, как гигантский сом, начинал кружить по дну заполненной дымом комнаты средь предметов, заменявших подводные камни: кресла, стола, чугунной печки, книжной полки и нескольких картонных коробок, заполненных книгами.

– Там на столе кастрюля. Ешь картофель, пока горяч. Даниловна принесла, – Алексей презирал все формальные вводные и приветственные слова, которыми склеивается общение между людьми. Он представлялся сторонником строго функционального языка и активно оттачивал свою технику в общении с теми, кто был с ним на короткой ноге. С малознакомыми он всё-таки снисходил до «пожалуйста-здравствуйте», ведь, с его точки зрения, такая манера могла шокировать собеседника и не повысить смысловую наполненность речи, в чём заключалась идея его языка, а, напротив, спровоцировать раздражение и сбить собеседника с пути продуктивного разговора, заставив искать подвох в каждой фразе. Слова вежливости Алексей отрицал, утверждая с горячностью, что они созданы лицемерами и подхалимами, а лучшая вежливость – открытость и честность, порождаемые отказом от жертвенных и паразитических наклонностей человека.

Примостившись на табуретке у стола, на котором стояла кастрюля, я принялся извлекать руками тёплый картофель и, посыпая его солью из маленькой деревянной солонки, жадно отправлял в рот.

Алексей сидел в своём кресле, полистывая толстую книгу и иногда лукаво поглядывая в мою сторону, как бы давая понять, что ему хорошо известно, насколько я голоден и как глупо выгляжу, из стеснительности пытаясь это скрывать. Перед креслом, на котором он восседал, был установлен другой табурет, служивший ему столом, куда он клал трубку, а также тетради и книги, попеременно извлекаемые из картонной коробки, стоявшей подле кресла. Содержимое этой коробки заранее планировалось и составлялось Алексеем из залежей книжной полки, в зависимости от того, что он изучал – так он исключал необходимость лишнего передвижения от кресла к полке, находившейся в другом конце комнаты, и обратно. Кроме того, как отшутился потом Алексей, это было необходимо для уменьшения соблазна прикоснуться к тем книгам, которые не имели отношения к предмету его текущей работы.

– Я читаю сейчас о жизни Канта, – усмехнувшись чему-то в свои пышные гусарские усы, Алексей сунул в книгу обрывок газетного листа, служивший закладкой, положил книгу на табурет, и, развалившись в кресле, кончиком трубки стал почёсывать заросший подбородок. – Ежедневно Кант вставал в пять и ложился в девять – итого шестнадцать часов бодрствования и восемь часов сна. Хорошо ли ему спалось – неизвестно, но думаю, что без особых проблем. Питался один раз в день и выкуривал одну трубку табаку. В любую погоду, в одно и то же время гулял по липовой аллее, используя ореховую трость. Теперь смотри, – Алексей перекинул одну ногу через другую и стал поочерёдно загибать пальцы левой руки, перечисляя. – Я укладываюсь в час ночи, но просыпаюсь в шесть – итого девятнадцать часов бодрствования и пять часов сна, которых мне вполне хватает. Далее: основательно питаюсь я также единожды в день. На большее нет денег, что, впрочем, только во благо. Ореховой трости у меня нет. Это минус. Кроме того, выкуриваю я побольше – доходит до десяти трубок за сутки. Вот я и думаю, – Алексей повернулся в мою сторону и особенным образом улыбнулся, давая понять, что его рассуждение не требует серьёзного отношения, – достаточно ли я дисциплинирован, чтобы достичь кантовской чистоты мышления?