– Извините, – одновременно звучат два голоса.
Рада сообщить, что один из голосов принадлежит не мне – высокая миловидная девушка с волосами будто смазанными сливочным маслом и с золотыми кольцами в ушах делает шаг назад, улыбается и убирает руку.
– Классная, правда? – говорит она.
– Да. – Элла, как кошку, гладит по рукаву куртку из оленьей кожи.
– У вас есть десятый размер? – кричит девушка через зал.
Продавщица отвечает, что сейчас проверит, затем уходит куда-то искать идеальный десятый размер. Элла снимает с вешалки куртку и примеряет ее, гладит кремовую кожу уже обеими руками.
– Потрясающе, – с тоской говорю я.
– Да, здорово смотрится, – соглашается девушка, и мы обе киваем и восхищаемся тем, как идеально села куртка, Элла же тем временем воркует и щебечет. Я засовываю руку за воротник куртки – моя рука словно попадает в сумку для детенышей кенгуру – и достаю ценник.
– Ты серьезно? – вскрикиваю я, отчего Грейс вздрагивает.
– Что? – улыбается Элла.
– Это же безумие.
– Но она стоит этих денег. Ты так не считаешь?
– Нет! – говорю я.
Девушка озадаченно смотрит на нас; возвращается продавщица с десятым размером. Куртка переброшена у нее через руку, как огромная салфетка у официанта.
– Я беру ее! – заявляет девушка. Даже не удосужившись примерить. Вот так. Раз – и берет.
Я поворачиваюсь к Элле. Ее лицо искажено печалью. Она смотрит вслед идущей к кассе девушке, снимает с себя куртку и начинает пристраивать ее на вешалку. Глядя на это, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не достать свою банковскую карту и, крикнув: «Мы берем ее!», не потратить все свои сбережения. Я пытаюсь улыбнуться, но Элла лишь пожимает плечами. У нее явно болит душа.
– А давай посмотрим, что еще есть, – предлагаю я в надежде развеять ее разочарование, однако на больную душу Эллы ничего не действует. Она словно приросла к месту и таращится на куртку.
Грейс от скуки подходит к манекенам без голов и принимается крутить в руках кожаную сумку, свисающую с плеча одной из кукол. Я наугад вытаскиваю из стопки рядом с вороной джинсовую юбку и кошусь на Эллу. Теперь она смотрит на ту девушку и ее новую куртку. Тоскливое выражение на лице уступило место плотно сжатым губам.
– Ладно, пошли, – говорит она, напоследок оглаживая куртку. – Угощаю всех сладкими рогаликами. С дополнительной корицей и сливками.
Плохо соображая от тревоги, я заглядываю в колпак. Оттуда на меня своими глазками-бусинками смотрит ворона. Такое впечатление, будто она все это время наблюдала за нами. И все наши движения отражались в ледяной черноте ее глаз. Я вслед за Эллой и Грейс иду к эскалатору, и взгляд вороны преследует меня.
Неожиданно я замечаю, что они ускоряют шаг в поисках кого-то или чего-то. Подойдя поближе, я наклоняюсь и не верю своим глазам: Элла запихивает в сумку нечто очень похожее на ту самую куртку из кожи оленя. Она кивает Грейс, и обе устремляются вперед, беспечные, как ветер. И безжалостные. Как воры в ночи.
Глава 5. Дэниел Розенштайн
Каждую пятницу в десять утра я присутствую на собрании АА [11] Анонимные алкоголики.
в церкви Ангелов. Одиннадцать лет я посещаю одну и ту же церковь, вернее, прихожу в одну и ту же комнату отдыха в одной и той же церкви и сижу рядом с выздоравливающими алкоголиками. Временами, даже после стольких лет, я напрягаюсь, если кто-то как-то не так смотрит на меня или если жизнь кажется слишком хорошей. Или если люди, которые мне дороги, отвергают меня или дистанцируются от меня.
«Никогда не успокаивайся и не теряй бдительности, – как-то сказал мне один из первых наставников, – пока не доберешься до определенного уровня трезвости».
В течение полутора часов я сижу и в основном слушаю. Иногда я тоже что-то говорю. В конце собрания я в очередной раз удивляюсь тому, как у меня поднимается настроение. Негодование или озабоченность исчезают. Близость с другими выздоравливающими алкоголиками часто становится средством против моего мягкого одиночества. Изредка я спрашиваю себя, а встречаются ли они по вечерам, чтобы посидеть в китайском или индийском ресторанчике или чтобы сходить в кино, например? И почему они перестали звать меня с собой – не потому ли, что я слишком часто отказывался? Паранойя расцветает полным цветом; я понимаю, что слишком чувствителен, и прогоняю ее.
Я знаю всех, кто сегодня присутствует – если не считать двух новичков. Оба молодые мужчины за двадцать. Поставив бутылку с водой у ноги, я жду, когда стихнут разговоры. Напротив меня сидит ветеран, он уже двадцать лет не пьет. До прошлого года он был воинствующим противником любых медпрепаратов, в том числе и аспирина. Потом умерла его мать, и стало ясно, что он нуждается в помощи. Один раз в жизни – мужчина, дважды – ребенок. Рядом с ним – мать-одиночка с тремя детьми, не пьет семь лет. Она держится очень сурово и избегает зрительного контакта с мужчинами из нашей группы. Сегодня она постоянно ерзает на стуле, вид у нее осунувшийся, глаза покраснели. В голосе слышится дрожь.
Читать дальше