Николай Андреев - Апокалипсис местного значения. Книга 2

– Причем здесь рубин с сапфиром? – спросил он. – Сапфир синий, изумруд зеленый, рубин красный, а ее глаза, как я уже сказал, голубые!

Глядя на Романова, злящегося из-за того, что никто уже не охает от сказанных им слов, Рябушкин рассмеялся. Описание женщины показалось ему откровенно глупым.

– Ты, Вася, не музу, ты монстру какую-то нарисовал. Я так сразу себе представил фарфоровую статуэтку фрекен Бок с голубыми камнями вместо глаз, и рядом Василия Романова с пропеллером на спине.

Несколько секунд Романов неотрывно смотрел на Рябушкина так, словно отказывался верить собственным глазам.

– Ну, ты и дурак! – удивленно покачал головой.

Затем вскочил со стула и подбежал к нему.

– Хорошо! – хлопнул ладонью по столу. – Я опишу ее так, чтобы даже такому, как ты, было понятно, о чем идет речь – без метафор! И говорить тоже постараюсь как можно медленнее… Итак, слушай меня внимательно. Четыре дня назад… Ты понял? Четыре! – Один за другим, Романов демонстративно загнул мизинец, безымянный, средний и указательный пальцы. – Я встретил женщину лет тридцати. В очках. Рост примерно метр шестьдесят, вес – около пятидесяти. Размер груди – максимум второй. Глаза голубые, ноги прямые, волосы темно-русые. Характер, судя по всему, твердый, как алмаз. Хотя мне она показалась ранимой, хрупкой… Я пока понятно описываю? – Не давая Рябушкину, привставшему со стула, возразить, он положил ему руки на плечи и крепко сжал. – Нет, нет, нет! Про алмаз ты, пожалуйста, забудь! Нечаянно вырвалось…

Пока Романов упражнялся в остроумии, Рябушкин сидел, опустив глаза, и думал: уйти ему прямо сейчас, не дожидаясь, когда хозяин в своем желании унизить его дойдет до прямых оскорблений, или же, сделав вид, что ничего особенного не произошло, продолжать, как ни в чем не бывало, пить водку. Уйти сразу представлялось наиболее разумным решением. Однако на улице, как назло, лил дождь, дома без уехавших отдыхать на море жены и детей было грустно, а в холодильнике, вспомнил он, из напитков кисло одно молоко.

Подняв голову, Рябушкин окинул взглядом стол, на котором среди тарелок с закуской стояла едва початая бутылка водки, и принял решение остаться.

«Уйду, как только распогодиться».

Романов закончил свою речь словами: «Проще говорить не обучен». Вернулся на свое место и, подвинув к себе рюмку, взялся за бутылку.

Выпив водки, Романов с Рябушкиным надолго замолчали.

Глядя на то, как Романов, обиженно сжимая губы, всем своим видом показывал, что не нуждается ни в чьём обществе, Рябушкин с ностальгией вспоминал, каким тот был раньше, во время их первой встречи, и жалел его. Причем не так, как жалеют бездомных или безнадежно больных: тяжело и горько, примеривая на себя их страдания, а с легкой долей раздражения, как людей, задумавших большое дело и собственными руками загубивших его.

«А ведь всё могло сложиться иначе, если бы не…»

Размышляя на тему: почему иным одаренным людям Бог не дал сил пройти предначертанный путь до конца, Рябушкин в ряду причин (война, бедность, дантесы, водка) на первое место, не раздумывая, поставил водку.

«Это она опять отнимает у меня очередного друга и сокращает огромный мир до размеров одной единственной холодной квартиры на краю города».

Бросив взгляд в сторону окна, за которым, не переставая, лил дождь, Рябушкин попросил Романова включить телевизор.

– Скучно.

Немного поразмыслив над тем, а не выгнать ли взашей вконец обнаглевшего гостя, Романов решил, что это было бы, пожалуй, слишком сурово, тем более что гость пришел не с пустыми руками.

Спросил:

– Какую программу?

– Любую.

Романов включил первый попавшийся канал.

На экране телевизора появился стоявший на опушке облетающего леса высокий сухопарый старик в черной рясе.

Весь его вид: поросшее редкой бородкой скуластое лицо, острый нос, перекошенный гневной тирадой рот, излучал гнев и ярость.

Заинтересовавшись, Рябушкин поднялся из-за стола. Попросил Романова прибавить звук и пересел поближе к телевизору.

«…говорю вам, – тыкал указательным пальцем в небо старик, – не успеете наполнить вы житницы свои, не успеете испросить прощения у обиженных вами, как настигнет вас гнев Божий и свершится пророчество: «И вдруг, после скорби дней тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются».

«Простите, отец Павел! – перебил его ведущий, совсем еще молодой человек, одетый в строгий черный костюм и белую рубашку с галстуком. – Насколько я понимаю, вы говорите о конце света, так называемом апокалипсисе?»