Len Kein - Вдали от дома

Так что я упустил?

Глава 4

Клэймор.

Я швыряю пустую бутылку из-под рома пятнадцатилетней выдержки, она разбивается о стену и мелкие осколки осыпают пол из дорогого мрамора. Он стоит как вкопанный и не знает, как ему реагировать.

– Что я должен сделать, чтоб хоть что-нибудь почувствовать, мать твою?! Что?! – я кричу на него с агрессией, понимая, что он вообще здесь не причем. Парнишка просто попал под раздачу.

– Прошу Вас, успокойтесь, сэр.

– Закрой свой рот и подай мой чертов телефон!

Он передает мне телефон, я закидываю в себя еще бокал рома, он нервно облизывает свои губы, глаза бегают по помещению, всякий раз останавливаясь на мне и изучая, можно ли со мной сейчас заговорить или стоит повременить. Он парнишка не глупый, рано или поздно он разберется, что к чему.

– Дом мадам Франсин, я Вас слушаю? – на том конце провода слышится звонкий, веселый, приветливый голос хозяйки заведения.

– Франсин, подготовь для меня восемь человек, пожалуйста.

– Клэ-э-эймор, для тебя всё, что угодно, милый. Когда ты приедешь?

– Сейчас, – я кладу трубку и опрокидываю еще бокал.

– Хотите переодеться, сэр? – он учтиво стоит рядом и смотрит чуть в пол.

– Туда куда я еду, одежда мне не понадобится, мой сладкий. Подготовь машину лучше, где проклятые ключи?

Когда я пьян, он держится с опаской, будто везет что-то, готовое взорваться с минуты на минуту. Периодически он поглядывает на меня, а я закуриваю и таращусь в окно. Я думаю о завтрашнем дне, думаю о следующем дне, и о следующем. И чем больше я думаю о будущем, тем большее чувство безнадежности я ощущаю. Страх, будто мне уже никогда не почувствовать чего-то такого, что делало бы меня живым. Я ловлю себя на страхе перед будущим. Пресность это худшее дополнение к жизни. Мы проезжаем мимо Гайд Парка с его Кенсингтонскими садами, заворачиваем на улицу Пикадилли и едем мимо Оксфорд Стрит, проезжаем мимо ионических колонн Британского театра и довольно скоро оказываемся у цели. Ночь уже накрыла Лондон, и жизнь на его улицах кипела с новой силой. Он паркует машину, выходит, обходит ее впереди и открывает мне дверь. Я вываливаюсь и шагаю пьяной походкой в Дом мадам Франсин. Бордель – простым языком. Элитный бордель. На входе тебе наливают стопочку шерри и угощают маленькими, размером с канапе, французскими хлебцами с черной икрой и ростком зеленого горошка сверху. Очень изысканно.

– Комната уже готова, проходи, милый, – она учтиво по-английски улыбается и нежным взмахом руки указывает мне путь.

– Моя прелесть, – я мягко целую ее в лоб и направляюсь вперед. Илай ничего не понимая, идет следом.

– Сэр? Э…

– Чтоб твой вопрос не повисал в воздухе, отвечаю – я иду на оргию. Если тебе неохота участвовать, можешь подождать меня в зале для гостей.

– Э, участвовать? – на мгновение он останавливается и недоуменно на меня смотрит, а я подхожу совсем близко и пальцами здоровой руки нежно касаюсь его щеки.

– Да, милый, участвовать. Томасу я такого не предлагал, – я широко улыбаюсь, а он отрицательно кивает головой, будто язык проглотил, – тебя проводят и накормят, сходи к Франсин. Поистине потрясающая женщина.

В борделях мадам Франсин развлекался еще мой дед, а до его смерти и его дед и наверняка и дедов дед тоже. Очередная традиция переходящая от отца к сыну в семействе Де Ла Рэй. На таких традициях держалась наша семья. Традиции это очень важно.

Что до мадам Франсин, то это была полная дама в годах, возможно, ей было за сорок, а возможно и за пятьдесят, а быть может и к ближе к шестидесяти. Она так хорошо умела маскировать свой возраст, что никто бы и вовек не догадался, сколько же ей на самом деле лет. Этот бордель был ее семейным делом. Во времена, когда еще бордели назывались домами терпимости, хозяйкой заведения была ее бабка Фрэнни, когда дело только начиналось, это было небольшое заведение с буквально десятком девочек. Фрэнни создала здесь особый дух, она тщательно следила за здоровьем своих подопечных, в летнее время, когда урожай был хорошим, они получали много фруктов и овощей, а в зимние периоды приходилось затягивать пояса, но девочки никогда ни на что не жаловались, ведь альтернативой для них всегда оставалась смерть на улице. Фрэнни положила начало этому месту, и очень быстро оно приобрело репутацию довольно респектабельного, и с санитарной точки зрения, безопасного места в отличие от тех домов терпимости, что были популярны во Франции в период первой мировой войны, где постояльцами были бывшие каторжане или голодные военные. Когда Фрэнни умерла от тифа, ее дело перешло в руки ее единственной дочери Флэг, которая первым же делом решила расширить «производство», она наняла еще с двадцаток новеньких девочек, дала разрешение на извращения и подняла ценник, народ повалил толпой. Когда выручка стала покрывать расход и создавать огромный доход, она ударилась в раскрутку заведения и создание ему престижа, и уже через месяц о доме мадам Франсин, кстати, тогда он называется Дом мадам Флэг, знал весь восточный Лондон. Здесь вход был открыт всем – аристократам, поэтам, политикам, банкирам, военным и просто тем, кому было необходимо женское тепло. Флэг внесла большой вклад в развитие этого места, а когда она скончалась от туберкулеза, ее место заняла ее дочь – Франсин.