Елена Жег - Жертва. Между долгом и человечностью

– Ой, Верочка, выглядишь – чудно! – взвизгнула Банузина и оглушительным шепотом добавила, – Волнуешься небось, да? Я знаю, это твое первое собрание! Скажу по секрету – будут представлять!

Она зычно загоготала, толкая девушку локтем, а отсмеявшись – заныла:

– Так кушать хочется… Мне кажется, мне не докладывают порцию… Хочу побеседовать об этом со своим врачом. Месяц назад он увеличил для меня норму, но что-то не похоже, чтобы что-то изменилось!

Она обиженно надула губы и вопрошающе взглянула на Веру, уверенная в своей правоте. Та ответила:

– Складывается ощущение, что после родов ты хочешь породниться с бегемотами!

На минуту повисло растерянное, неловкое молчание. Банузина сдвинула брови, что-то прикидывая, а потом вновь громогласно расхохоталась.

– Ой не могу, с бегемотами! Ты такая смешная, честное слово!.. Это такие с ноготочками, да?

Каждую минуту прибывали новые гостьи. К девушкам подсели сразу несколько впорхнувших стайкой Избранных и разговор сделал новый виток.

– Ооо, эта изжога! – капризно собрав губки, вещала Аза. Она всегда начинала разговор первой, потому что считалась красавицей.

– Да-да, – дружно-понимающе посочувствовала вся компания.

– И эти отеки, мама миа! Я уже как надувной матрас! – подхватила Алина, как-то тихо и виновато. Ее одутловатое, оплывшее лицо выражало крайнюю степень измождения. Она сидела, вытянув вперед толстые как бочонки, раздутые ноги и тяжело дышала.

Не обратив никакого внимания на эту жалобу, миловидная Яна продолжила перечисление «профессиональных» недугов.

– А я вчера так плохо спала!

У нее был довольно большой, не соответствующий сроку живот и, очевидно, это ужасно досаждало:

– На бок не перевернуться, на спину не лечь! Е п р с т! Пол-ночи дремала сидя!

– Ты хотя бы спала! – эмоционально перебила Настя: хрупкая с едва заметным острым животиком. – А мне вот уже неделю снятся кошмары. До того страшные, что уже и засыпать страшно…

– И что снится? – полюбопытствовала, подобравшись, Банузина.

Она на протяжении всего разговора что-то тайком пережевывала, но сейчас даже вроде бы отложила снек.

– Ну… Раз вот снился младенец. Он лежит у мусорного бака, завернутый в грязное тряпье, и будто я подхожу и беру его, а он замерзший… То есть мертвый.. младенец, синий весь и глаза открытые – в инее. Но тут он, как-то, не знаю… начинает мне грудь сосать, жадно так… а глаза мертвые, но смотрит будто на меня. И я чувствую холод жуткий, страшный и не проснуться никак…

Она сглотнула. Пробежалась испуганным взглядом по лицам собеседниц.

Все молчали.

– А в другой раз приснился кадр из фильма, который нам на прошлой встрече показывали: где дети вокруг женщины носятся, орут, что есть мочи и дёргают, и плачут, и требуют! И вдруг все исчезли и стою я одна, а напротив – мальчик. Смотрел, смотрел большущими глазами, да как закричит-заплачет и на шею мне кинулся, вцепился ручонками – не оторвать, плачет и что ли царапает меня… Больно… Я увидела штырь из стены торчащий, разбежалась и его прямо на этот штырь… И он затих, ручонки разжал, и смотрит на меня… и этот взгляд… он…

Стройной вереницей, шелестя золотистыми мантиями, вошел и встал на сцене хор. Избранные в зале болтали о разных мелочах. Громко и беспардонно хохотала толстушка слева.

А девушки всё молчали. В тишине, сковавшей, опутавшей их, вязко витали обрывки невысказанных мыслей, тёмные сгустки выедающих души страхов, отголоски сотен ужасов и кошмаров. Мертвое безмолвие словно сочилось у каждой изнутри.

Дюжина мужчин и женщин в длинных золотистых мантиях, вразнобой завели, распеваясь: «Аллилуйа», – раздирая покойный, застылый мрак.

В этот момент в зал впорхнула Ангелина. Она легко, изящно ступала по проходу и мягко улыбалась всем и никому, глядя ровно перед собой. Копна золотисто-медных кудряшек, обнимавшая ее хрупкие открытые плечи, подпрыгивала при каждом шаге, приковывая взгляд. Сегодня на ней не было привычного белоснежного халата. Миниатюрную, женственную фигурку обтягивало темно-синее строгое платье. Крошечные туфельки в тон на высоком каблуке подчеркивали изысканные, удивительные щиколотки.

По залу, словно осенняя листва, гонимая ветром, пролетел взволнованный шепоток. Мгновенно стихли разговоры. В наступившей теперь уже выжидательной тишине зала Вера смогла разобрать, как тихо выдохнула Банузина отрешенно глядящей в пустоту Насте:

– У меня тоже было… нечто подобное. И знаешь, лучше не говори об этом никому… здесь…