Петр Елизаров - Шаровая молния

– Они хотят, – говорил Вершинин, подперев голову рукой, – чтобы я стал экономистом или что-то вроде того, а я хочу чего-то своего… чего-то особенного.

– Ага! Знаю я, чего ты хочешь – я бы сказал тебе, что это, и даже показал бы… да только боюсь, что у тебя встанет, – заржал Ретинский.

– Сука ты! – заявил Вершинин, поняв, что теперь его братишка посмеялся над ним, отыгрался. Уверовав, что его шутка с резинкой была бесподобна, Вершинин все-таки засмеялся вместе с Витей. – Завали хлеборезку, засранец!

Они мигом допили коктейли и в качестве примирения прислонились друг к другу лбами и громко закричали, как обычно и делали.

Позже Вершинин решил довести до дома своего закадычного дружка. Алексей не мог позволить себе за одни сутки появиться на людях в одном и том же прикиде, поэтому он потратил несколько минут на переодевание. Витек остался в том же – его одежда насквозь провоняла клубом, сигаретным дымом, потом и алкоголем, но его это не беспокоило. Вершинин вышел на крыльцо дома, где его ждал Ретинский, рассматривающий причудливые богатые дома в элитном поселке на окраине города. Леша облачился в черную рубашку с еле видимым красным орнаментом и темно-синие джинсы. На ремне была большая пряжка «Dolce & Gabbana» серебристого цвета; на ногах красовались новые синеватые кроссовки с белой подошвой, которые немного жали Вершинину, но вскоре должны были разноситься.

– Спать охота, – признался Витек, зевнув.

– Ты ведь спал! Что тебе еще надо? – вырвалось у мажора. Он, ловко спускаясь по ступенькам, сунул руки в карманы, рыская в них в поисках ключей от машины, стоящей во дворе. – И вообще: сейчас мы на вершине своей сексуальности, активности и могущества, поэтому нужно испробовать все, что нам приготовила жизнь. Насладиться, надышаться ею. Надо жить на широкую ногу, ни в чем себе не отказывать, что я и делаю… А у тебя, Витя, еще и на сон время есть. Так нельзя.

Вершинин при первом взгляде на свою машину – это был серо-зеленый «BMW 525-i» представительского класса – потерял дар речи, потому что увидел на своей самой дорогой игрушке вмятину со стороны передней пассажирской двери и отходящие от нее царапины. Сначала был настолько длинный и жесткий мат, что я, ваш автор, не осмелюсь здесь его приводить; затем парень с криком бросился к машине и принялся кропотливо ее осматривать и вздыхать. После трехэтажных матов и прочих проклятий, вздыханий и хождений вокруг автомобиля Алексей все-таки смог на человеческом языке выговорить пару фраз:

– Епть, твою мать! Какого хуя?! Это все откуда?! – возмущенно говорил он, взявшись за голову.

– М-да, жестко, – признался Витек, взглянув на вмятину. – А ты не помнишь, что ли? – вновь навел интригу Ретинский. – Все это от шпаны поганой, – заявил он и вновь услышал мат продолжительнее всех прежних.

Леша вновь попытался успокоиться, жестами пытался руководить своим дыханием и уселся на газон:

– От кого? – недовольно переспросил Алексей, посмотрев на Витю разозленным взглядом цвета разбавленной водой нефти. – Порву этих гнид, сука! – заорал он, одним ударом ноги вскопав землю на газоне с травой неестественно зеленого цвета. – Вырежу им яйца тем, чем они машину поцарапали! – разошелся Вершинин.

Витек кинулся его успокаивать, но тот отстранился от него, крепко сжав руки в кулаки, и скомандовал другу сесть в машину.

Оказавшись в машине с Ретинским, Вершинин выцедил:

– Рассказывай, – Вершинин принялся слушать своего друга, который сохранил в памяти все события вчерашней ночи.

В этом клубе всегда было много народа: заведение было самым крутым и модным в городе. Некоторые кадры зависали здесь сутками, тусовались чуть ли не каждый день. Также клуб, наверное, удовлетворял широкому спектру потребностей нынешнего продвинутого городского населения (имеется в виду население в группе возрастов от 16 лет и выше). Там было все: и просторный танцпол с несколькими ярусами, балконами и диджейским пультом посередине, и отменный бар, и уютные ложи. В некоторых местах на танцполе (обычно где-то в центре либо около диджейского пульта) возвышалось несколько подиумов с шестами, предназначенных для выхода очаровательных полураздетых танцовщиц. И, конечно же, строгий face-контроль у входа ¬– без него никак.

Днем это место выглядело невзрачно. Зато ночью оно сияло, шумело и привлекало внимание: то и дело в окрестных домах слышали музыку, громкие разговоры, вокруг шарахались компании молодых людей (часто нетрезвых), среди ночи проносились и резко останавливались машины. Именно ночью здесь открывались врата из скучного и угрюмого реального мира в мир параллельный, веселый, непринужденный, запретный и одурманивающий.