В дальнем конце одного из многочисленных открытых загонов и загончиков с произраставшими там агрокультурами, за зарослями и завесями каких-то не то заградительных, не то маскирующих сетей младшая научная сотрудница уже сидела на корточках, горестно склонясь, водя перед собой ладошкой по взрыхленной, чуть увлажненной земле, робко поросшей невзрачной сорной травкой и заботливо помеченной кое-где цветными проводками. Как стало ясно из сбивчивых объяснений, здесь призвана была произрастать чрезвычайно капризная поросль-гибрид типа симбиотической ассоциации, над которой бились едва ли не три года общими усилиями и которая наконец-то вроде бы дала о себе знать жизнеспособными спорами. И даже не капризная поросль-гибрид здесь должна была произрастать – наполовину готовая уже диссертация, с далеко, прямо сказать, идущей перспективой и просто смысл всей научно-исследовательской жизни убитого горем сотрудника.
Посидев тоже на корточках, поводив ладонью по земле с отчетливыми следами обширных пролежней самой свежей консистенции, руководитель всего проекта, массивный как наливной танкер мужчина с необычайно крепким, словно вырезанным в обсидиане, обожженным лицом поднялся и решительно зашагал обратно, к боксам административной части, по пятам преследуемый прочими сотрудниками в строгом белом и в строгом защитно—зеленом. Вскоре все вернулись, лавируя меж лабиринтов тропинок, тем же порядком: длинными шагами шагавший руководитель проекта впереди, позади, наступая на пятки и толкаясь, сотрудники. Научный состав беспорядочно передвигался, сопровождая младшего лаборанта.
Окружив злосчастный надел, кое-кто немедленно уселся на корточки, кто-то склонился, нетерпеливо раздвигая двумя руками загораживающие головы, наблюдая, как лаборант быстро бегает пальцами по цветным проводкам и заглядывает в торчащие нашлепки. Все молчали.
«Лежит… – дрожащим голосом объяснила сотрудница, зажимая тонкий носик двумя перламутровыми пальчиками и удерживая влагу. – Он лежит… Я ему говорю: у нас не лежат здесь, пошел отсюда, иди вон туда лежать, здесь не лежат… Он лежит…»
На тщательнейшим образом просеянной, унавоженной и взрыхленной почве невооруженным глазом было заметно, что здесь действительно лежали: совсем недавно, раскинувшись, расслабив члены привычно и широко, отдавшись отдыху целиком, удобно и, главное, долго. Все знали одно бриллиантовое правило Батута: отдых должен быть продолжительным.
Я прямо тогда же сразу едва ли не во всех возможных подробностях представил себе, как все это происходило: вот научная сотрудница, онемелая от предчувствий, осторожно опускается на корточки, не сводя круглых прекрасных глаз с разлегшегося в тени Батута, наглое выражение морды которого уже успело стать притчей, шепча: «Котик, брысь… кыш… иди, говорю, отсюда, у нас нельзя здесь лежать…» – и тыча своим перламутровым пальчиком в мускулистый атласно поблескивающий подшерстком бок мерзавца. А мерзавец, сладко зевая, до того изредка поправляя затылком и мордой землю, удобнее укладывая и находя то оптимальное их положение, когда бы не возникало более необходимости поправлять, откидывает, сохраняя удобство во всем, голову назад, чтоб улучшить поле зрения и чтобы посмотреть, кто тут к нам сегодня пришел, невзначай выставляя на свет набор влажных полированных зубьев целиком, – неспешно, умиротворенно и в целом вполне приветливо. «М-мда?..»
Наверное, что-то такое тоже сейчас прошло перед глазами руководителя проекта. «Так… – мрачнее тучи вздохнул он, поднимаясь. – Вы что же, к совести тут его взывали?»
«А что я, по-вашему, должна была делать, – ответила сотрудница довольно резонно. – Вытаскивать за ноги и бить морду?»
Все, как на проводах в последний путь, с сочувствием смотрели на несчастный свежевскопанный пятачок.
Я тогда подумал, что если бы спросили меня, на мой взгляд, в данном случае (в данном) Батут, несмотря на свою достаточно скотскую натуру, действовал совсем не по наитию и без всякой задней мысли. С какой стати он должен лежать где-то еще, когда тут полно тенистых мест. Другое дело, что расхождение во взглядах могло лежать глубже, по мнению сотрудников лаборатории, ареал агрорариума не располагал тут к какому бы то ни было лежанию вообще, с чем Батут мог бы решительно не согласиться. Это была не первая диссертация, к которой прислонился Батут.
«Теперь она не выйдет, – дрожащим голосом прошептала сотрудница, смахивая пальцами влагу со щеки, – мерзавка. Я ее знаю…»
Читать дальше